Елена Бурунова
2019-10-31 11:31:02
Встреча изменившая их сильнее, чем война...
Цікаве, Різне, Цитати
Лиза и Отто. Первая встреча, изменившая их навсегда.
Это с Советами бумажками отписывались, а с немцами так не пойдёт. В сенненском гетто евреи стали умирать быстро. Вроде вчера был здоровый, а утром помер. И закопать до рассвета успевали. Хозяев это насторожило. Вот должен был сегодня приехать проверяющий. Главный полицай за свою задницу очень боялся. Не дай боже, докопается немец до правды. Ещё обвинят в помощи партизанам и сочувствию к жидам. К стенке за такие преступления поставят или повесят. Фашисты же не поверят, что есть у нас такая слабина — взяточничество. Ну не можем мы своим отказать в помощи, да ещё и за деньги. Только дурак от такого подарка откажется. Ему евреи побоку были. Свои карманы и брюхо — вот что имело значение.
Когда душа в брюхе от страха жим-жим сделала, Казимка от золота отказался. А сам, наверное, себе локти кусал, и волосы на голове рвал. Только я этого уже не увидела. Громко ляпнув дверью, я вышла из кабинета. Вышла и тут же столкнулась с двумя полицаями. Они обступили меня с двух сторон, да так, что ни вперёд, ни назад. Вот стой, не двигаясь.
— Эта ж, та краля! — и полицай зычно засмеялся.
— Ага! К нашему Казимке прыйшла! — ухватил меня за талию второй полицай.
Помнится, к начальнику милиции уважительно обращались по имени-отчеству. Ну, или товарищ полковник и никак иначе. Своего главного полицаи тоже ни во что, не ставили. Какое уважение мог внушить Казимка-Козюлька? Правильно, никого.
Я попыталась выкрутиться, но вмешался второй. Они вдвоём прижали меня к стене. Один из них полез целоваться, а другой задрал подол платья. Я вцепилась руками в лицо самого наглого. Хотя, они оба друг друга стояли. Этот, что лез с поцелуями, был просто ближе к рукам. Мои ногти оставляли ярко-красные борозды на давно небритых щеках. Он взревел отскочив. И тут, совсем неожиданно мне на помощь пришёл голос.
— Прекратить! — резкий, командный с акцентом.
Полицаи отскочили от меня, как ошпаренные. Поправляясь, по-холуйски впялились глазами в пол.
— Что здесь происходит? — спросил мой спаситель.
Самый смелый, что с расцарапанным лицом, замямлил:
— Мы… за …Казимкой. Ой, … за Казимиром ….
— Вон!
Только сказал немец и полицаи ломанулись к лестнице. Конечно, страху-то сколько. Гестапо пожаловало.
В немце чувствовалась порода. Он стоял, гордо вскинув подбородок. Весь его вид выражал одно превосходство. Длинный тонкий нос с горбинкой. Нос нетипичный для германца, скорее всего, достался ему от французских не менее родовитых предков. Вот подбородок точно немецкий. Волевой квадратный с глубокой ямочкой. Волос под фуражкой, я у него не наблюдала. Но, будь они, то явно платиновые. Гестаповец брился наголо. И рост. Он был очень высок и статен. Военная форма придаёт мужчинам некую сексуальность, а на нём она чуть ли не кричала этой сексуальностью. Так много достоинств перекрывал собою один изъян. В его глазах не было тепла. Они холодными синими льдинами смотрели на меня.
— Кто вы? — не вопрос, а допрос.
— Елизавета Зарецкая, — стараясь сохранять спокойствие, назвалась я.
Но, боже, как же это было сложно. От каждого его слова по мне бегали стада мурашек.
— Зачем пришли сюда? — опять вопрос.
— По личному вопросу, — сглотнув слюну, ответила я.
— Вопрос решён? — тот же холодный тон.
В ответ я уже утвердительно кивнула.
— Идите, — дал своё разрешение породистый гестаповец.
— Спасибо, что остановили их, — выдавила из себя я слова благодарности.
Всё-таки если бы не он, то полицаи изнасиловали меня в этом коридоре. Он ничего не ответил. Надменно подняв свой аристократический нос ещё выше, пошёл дальше. Его подкованные сапоги звонко отбивали, чуть ли не чечётку о деревянные полы коридора.
Я поспешила удалиться из этого осиного гнезда, куда пожаловал шершень. Да, жалко Казимку-Козюльку. С этим гестаповцем трудно общаться. И опасно.
До этого гестаповца, я, считай, не видела настоящих немцев. В этом пародистом офицере чувствовалась внутренняя сила. Таких невозможно сломать. Он скорее разотрёт тебя в порошок, чем позволит тебе как-то повлиять на него. Гестаповец одним своим видом внушал страх и благоговение. Никита тоже был таким.