Amon Din
2020-08-11 13:18:57
Цитата из книги "Цвет жизни"
Різне, Цитати
Объявляется ее любовник, тем же вечером. Гарри имеет сомнительное удовольствие слышать все что происходит на этом свидании, все звуки, которые издает парочка: болтовня, смех, шаги, музыка, поцелуи, мурлыканье, тихие стоны. И это раздражает до точки кипения крови, и вынуждает уйти из квартиры.
И вот он стоит в маленьком, но спасительно безлюдном парке в ста шагах от дома, рассматривая силуэты деревьев, подсвеченные светом фонаря. Мысли возвращаются к сеансу терапии. К мозгоправу. Почему-то вспомнилось его усталое лицо. Нет, тогда он не выглядел усталым, но сейчас, роясь в воспоминаниях, Гарри отметил это впечатление. Или это был домысел?
Он попытался представить жизнь психотерапевта, представить каково это, иметь нормальный дом и никаких соседей за тонкой стенкой... И каждый день слушать идиотов и психов в той комнате, док же сказал, что его расписание забито под завязку. И сам Гарри ещё теперь, под конец дня, как сраная вишенка на торте. Хреновая картинка. Никаких соседей? Зато ежедневная толпа пациентов, хорошо если перерыв на обед предусмотрен.
Хотя нет, не похоже, чтобы все было так паршиво. У дока должна быть личная жизнь, не может не быть...
Воображение споткнулось и забуксовало на этой простой мысли. Какая жизнь? Док с женщиной в ресторане, на вечеринке, за светской болтовней? Док с клюшкой для гольфа? На корте для сквоша?
Не, не тот типаж. Не тусовщик, это точно.
Или это опять же потому, что Гарри судит всех по себе? И зачем он вообще продолжает думать обо всем этом?
Наверное потому что больше не о чем. Чертова рутина. И не его вина, что его цвет черный, без оттенков.
Причин море, но корень проблем не в нем. Черт.
Совершенно нет желания возвращаться. Здесь хоть подумать можно без помех.
Хотя о чем? О том, что в его личное пространство слишком часто вторгаются? О том, что денег вечно не хватает?
Чувствуя острую тошноту от всего этого, он снова возвращается к сегодняшнему сеансу, как к нейтральной теме.
"Этот тип так уверен в себе. Это черта характера или профессиональное? Интересно он только в кресле терапевта такой непрошибаемый, или сам по себе?
Не разберёшь." - подумал Гарри с изрядной долей зависти. Он бы многое отдал за подобную толстокожесть.
Непонятно почему, вспомнился день, когда он поступил в университет. Его группа тогда собралась на набережной, где-то около одного из монументов, они делали групповые фото, знакомились и все такое. Это был официально их первый день как группы студентов-первокурсников.
Гарри среди них не было, хотя официально он числился в том списке среди прочих.
Он с трудом отсидел официальную часть мероприятия, организованного для новоиспеченных студентов. Он был дома, когда группа бродила по набережной, обсуждая вопрос выбора кафе. Он был дома, пытался понять что будут значить перемены, которые уже наступили с началом студенческой жизни. Как-то так случилось, что он ничего такого всерьез не планировал, и ему казалось, что есть вероятность потери контроля, есть вероятность что он не сможет успевать за темпом этой новой жизни, и одновременно продолжать свои поиски вечных ответов и вечного идеала художника. Поиски того заветного нечто, которое подарит покой, утолит непонятный голод души.
Он пытался заглянуть в завтрашний день и не мог найти в себе смелость признать, что этот день настал. Возможно, он должен был быть среди остальных, среди этих чужаков, заставить себя принять свою принадлежность к группе, принять их, позволить принять себя...
Но тогда он уже сделал выбор, и считал его единственно верным.
Он тряхнул головой, ожесточенно пытаясь прогнать воспоминание.
Бесполезное воспоминание, которое все ещё причиняло тупую боль.
Он слишком хорошо помнил, как отчаянно пытался сконцентрироваться на очередном скетче, убедить собственную панику, что перемены не повлияют на ту неприкосновенную часть его жизни, которую он называл Искусством.
Университет поглотит ближайшие пять лет его жизни, и с этим придется мириться. Преступление быть рождённым в бедной семье наказуемо многолетним рабством во имя выживания. Да и преступление быть рождённым человеком вообще.
Ещё одна часть лица была тщательно прорисована и оттенена, он нанес последние штрихи там, где заметил недостаточно глубокую тень.
За те три часа, которые его новая группа потратила на празднование поступления, Гарри закончил работу над портретом. Несколько минут он пустым взглядом смотрел в глаза старику полу-азиату. Было что-то тревожащее в нечитаемом выражении сероватых глаз. Какой-то скрытый обман.
Иногда Гарри специально выбирал подобный референс для изучения, это был вызов его возможностям, мастерству художника.
Возможно, именно хрупкий и эфемерный почти неуловимый дух человеческого существа больше всего привлекал его. Искра, которой, как он думал, он был лишён.
У него было искусство, его дар, и он знал, что обречён всю жизнь потратить на самосовершенствование по этому пути.
Но была ещё и социопатия. Она шла в наборе с депрессией и заниженной самооценкой. Все это в сумме образовывало петлю на шее Гарри, которую он не мог снять, и которая медленно затягивалась всю его сознательную жизнь.
Как и каждый ребенок, предоставленный самому себе, он думал, что должен решить проблемы сам, и что не имеет права на помощь. Никому из его семьи не приходило в голову его переубеждать, ведь самостоятельность Гарри снимала с них ответственность.
Так и получилось, что единственным, что Гарри оставалось, было научиться жить с удавкой на шее и ненавидеть себя за неспособность ее снять.
Он помнил, как много почти готовых работ он разорвал просто потому, что депрессия оставила на них свой след, наложила отпечаток его собственной боли на чужой портрет.