С каждым шагом женщины, мир становился все темнее и темнее, — ровно до тех пор, пока кроме черного цвета не осталось совсем ничего. Лишь с долгими секундами земля под ногами начала обретать белые очертания и появились силуэты травы.

За ними последовали редкие деревья и взвилась небольшая тропа.

Юноша испугался, взволнованно пытаясь потереть глаза.

Всё вокруг оставалось совершенно чёрным, белый лишь обводил контуры, позволяя с трудом, но различить видимые им предметы.

Голова вернулась на шею, а он даже того не заметил.

Скелет так и замер, не в силах сделать и шагу.

Медленно он пятился назад, не сдерживая свою дрожь.

Весь мир оставался чёрно-белым и даже облака представали скорее искусно кем-то нарисованной картиной, чем самими собой.

Мертвец с оленьей головой отступал до тех пор, пока сознание не окружила сплошная тишина. А вместе с ней и понимание — хрупкое сердце перестало биться.

Это заставило кинуться вперёд по тропе, не разбирая дороги и не оглядываясь назад.

Юноша не ощутил тепло маленьких ладоней, что подталкивали его вперёд и не увидел, что позади него остался кто-то, кто всё время глядел ему вслед.

Спустя неизвестное количество времени, вдалеке показались очертания особняке. Кроме белых контуров он не мог разглядеть на фоне тьмы ничего. Даже сказать каковым было это поместье не представлялось возможным.

Монохромность уничтожала любые заблуждения, не позволяя ни наслаждаться красотой, ни пугаться уродливости.

Только чёрное и белое, — больше ничего.

Приблизившись к огромным дверям, вдвое больше его самого, скелет боязливо постучал. Кости, ударяясь о дерево, издавали крайне громкий звук. Не услышать его было невозможным.

Вскоре дверь открылась сама.

Правда, так думал лишь человек с оленьей головой, попросту не замечая следовавшего за собой по пятам маленького спутника. Тот и отворил тяжёлые створки, зная, что сам юноша никогда не решится.

Первым, что бросилось в глаза, была огромная гора монет и сидящая на деньгах женщина.

Рядом с той толпились люди, глядя на золото завистливыми взглядами. Их руки то и дело тянулись к монетам, но стоило им брать те в руки, как деньги рассыпались пылью.