Взрыв... Опять взрыв, но теперь ближе, стены подвала содрогаются, и такое впечатление, что сейчас на нас рухнет весь дом. Жмусь к маме, а она в свою очередь прижимает меня к себе еще сильнее, шепчет, что все будет хорошо. Мысль моя уноситься на пару месяцев назад, когда все было хорошо, и в такое время я бы уже спала в своей кровати, папа с мамой поцеловали бы меня на ночь, пожелав добрых снов,

а завтра (суббота), мы бы вместе пошли в парк, а может даже в кинотеатр на мультик, ведь мама знает, как я люблю их, а папа бы купил нам с мамой сладкий попкорн с газировкой, ну а себе соленый, так как от сладкого у него болят зубы. Но теперь все поменялось, завтра, скорее всего мы снова будем сидеть в подвале под завывание этих противных сирен, мама возьмет меня получать гуманитарную помощь, тогда ей придётся меньше стоять в очереди, я очень хочу помогать маме, вижу, как она устала и боится за меня, хоть она и пытается это скрыть. Опять взрыв... Да такой громкий как будто взорвалось в метрах 5ти от нас... Надеюсь с домом все в порядке, не хотелось бы жить в этом мрачном подвале.

Мама постоянно повторяет, что тут безопасно, а я стараюсь не беспокоить ее и не жаловаться по всяким пустякам, ведь ей и так забот хватает. В самом подвале темно, сыро и неприятно пахнет, иногда и кушать тут приходиться, людей сидит тут с нами не мало, ведь мы живем в большом девятиэтажном доме, есть тут еще совсем малыши они постоянно плачут из-за чего обстановка становиться еще мрачнее и начинает казаться что радости никогда и не существовало. Я пытаюсь не плакать, я же у мамы совсем взрослая, тем более что маме и так хлопот хватает, так что если я тоже начну реветь - боюсь, она совсем опустит руки. Порой взгрустну за школой, подругами и за папой, но так чтобы никто не видел. Папа наш ушел защищать мой и мамин покой,

чтобы сон наш не тревожили такие взрывы, он у нас настоящий супергерой, а как-то, раз он кота соседского снял с самого высокого дерева во дворе, котик боялся, а наш папа не растерялся, залез на злосчастное дерево, тем самым спасая жизнь пушистому шкоднику. Душа моя все же не на месте после ухода папы, да и мама стала более дерганой из-за этого, раньше помню, за что бы она не взялась движения ее были точны и изящны, а сейчас у нее все из рук валиться, так же появилась легкая, еле уловимая дрожь в руках, которая странным образом отпечаталась в ее дикции, которая ранее была мелодична и плавна как некоторые произведения классиков.

2 часа ночи, сирена стихла, взрывы тоже, но расслабляться рано, вскоре может начаться с новой силой... Мы с мамой подымаемся домой, нужно хоть немного поспать, потому, как в подвале спать невозможно, людей в подвале много, они берут с собой домашних любимцев, собаки

лают, некоторые даже подвывают под сирену, жуть короче. Своего кота Тома я тоже с собой беру каждый раз в подвал, а то ему тоже страшно оставаться одному в пустой квартире. С возвращением в домой, в глаза сразу бросаются выбитые взрывами окна, мама не долго дума начинает занавешивать окна старыми одеялами и всем что под руки попадается, я подсвечиваю маме телефоном (электричество давно пропало) пока она убирает осколки стекла с пола, после чего мама уговаривает меня покушать, ем я через силу, потому что не хочется ее расстраивать. И без того ей забот сейчас хватает!

Стелим в ванной, мама говорит, что так безопасней. Сомневаться в ее словах я точно не намерена, хоть и спать тут неудобно, да и тело после ночевки в ванне немного побаливает. Желая друг другу спокойной ночи, мысли мои уносятся далеко отсюда, в те деньки, когда россказни про грядущую войну посчитали бы бредом фантазера. Вспоминаю, как накануне 23 февраля мы беззаботно играли в снежки, бегая, и догоняя друг друга по всему двору. Теперь почти все дворовые мои друзья и подруги разъехались кто куда. Краем уха я слышала, что мама планирует тоже выехать заграницу, даже начала паковать понемногу вещи. Тяжелый сон опускается на меня, иногда сквозь него просачиваются взрывы...

Один, из которых такой громкий, что я подскакиваю, вокруг все как в тумане, дышать тяжело вокруг столб пыли. Выбираюсь из ванны, после ночи, в которой все тело мое затекло и превратилось в бетонную плиту. Ищу на ощупь маму, всматриваясь в эту непроглядную пыль, но ее нигде нет, воздуха не хватает, на ощупь как слепые дохожу до кухни спотыкаюсь об завал и падаю, заставляю себя встать, в кухне светло как на улице только пыль мешает видимости, понимаю, что произошло что-то непоправимое, задыхаюсь, дышать нечем. Хриплым задыхающимся голосом зову маму... Мама не отвечает... Зову еще громче, срывая голос... В ответ только сирена и чьи-то крики, в двери стучат, открываю быстро дверь, на пороге наш сосед дядя Гриша лицо у него очень обеспокоенное. Сообщаю ему, что не могу найти маму... Я в панике... Он говорит, чтобы я шла к ним в квартиру, что спасатели уже едут! Тут что-то во мне щелкает, и я безудержно начинаю реветь, плач мой громок и безутешен, это я плачу за все те разы, которые задерживала до теперешнего момента, а пока я рыдаю, меня уводят в соседнюю квартиру.

В голове моей проносятся все моменты, в которых я была не права или виновата перед мамой, это еще больше стимулирует мой безутешный плач. Когда дядя Гриша возвращается, я все еще рыдаю, он опускается передо мной на корточки, пытается успокоить, и когда я все же затихаю, сообщает что произошло попадание снаряда, мама была в кухне и скончалась моментально. После чего мой плач срывается потоком вновь потревоженной лавины, а я отталкиваю дядю Гришу и забиваюсь в угол. Уж не знаю, сколько я сижу в этом своем уголке, разум мой воздвиг ледяную стену непроницаемой скорби, которая обволокла меня как коконом.

Когда все же у тети Светы, получается, прорвать эту мою преграду между реальностью и скорбью, лучше вам не представлять, как этой хрупкой женщине даётся столь сложное задание, я вот сама не представляю, как ей это удалось. Дядя Гриша пытается мне донести, что маму нужно похоронить, чем быстрее, тем лучше и чтобы я сообщила номер отца, шарю по карманам в поиске телефона, но его нет. Скорее всего, он в ванне остался - сообщаю я. Он удаляется за телефоном. Связь в городе сейчас очень слабая, дозвониться папе получается не сразу, тем более он может быть занят на фронте. Когда же все-таки удаётся дозвониться, говорю расплывчато, из-за нахлынувших эмоций не удаётся четко сформулировать мысль, как бы папа не пытался меня успокоить, после нескольких попыток с моей стороны в дело вступает дядя Гриша, он спокойно объясняет папе сложившуюся ситуацию, а я недоумеваю, как можно так спокойно говорить о смерти моей матери, как будто ведущий новостного канала дает сводку новостей не касающихся его самого. От этого поневоле станет не по себе!

Мамины похороны прошли на заднем дворе нашего дома, ведь смертей сейчас очень много, а вести учет и устраивать похороны некому. Я опять рыдаю, от мамы остался один небольшой горбик на земле, сколоченный из чего под руку попалось крест, полевые цветы, которые я сама нарвала да память которую мы с папой сохраним о ней до конца своего жизненного пути.

Как прежде уже ничего не будет, осознание этого ложиться на мои плечи тяжким, неподъёмным грузом. Да, драма моя не единичная и могилка моей мамы не единственная во дворике, все равно не могу не рыдать, подумав о своей потере. Жена дяди Гриши (тетя Света) пытается меня утешить, жаль, что эти попытки ее уходят за зря. Мне бы и хотелось доставить ей удовольствие улыбкой, увы, только выдавить ее из себя невозможно, и депрессия моя продолжается, загущаясь с каждым днем все больше и больше. Дядя Гриша говорит, что папа поручил ему отвезти меня в Запорожье, у нас там бабушка с дедушкой живет, и там мы уже встретимся с папой, потому как он военный и ему нельзя в окруженный Мариуполь. Тетя Света вступает в разговор и подтверждает, что на днях русские должны организовать зеленый коридор и дядя Гриша доставит меня в Запорожье. Опять подвал, сырость, темнота, опять взрывы, но теперь уже мама не успокоит, не обнимет. Все становиться совсем плохо, теперь готовим мы только на костре, вода в доме то появляется, то пропадает с электричеством та же ситуация. Стряпней занимаются все, кто может, с продуктами пока проблем нет, но все же это выглядит со стороны довольно печально. Желание мое уехать к бабушке дедушкой крепнет с каждым днем, но эвакуация затянулась, постоянно что-то срывается, да и таких желающих как я слишком большое количество, так что остаётся только ждать и надеяться. Дворик наш все пополняется холмиками, скоро места хватать не будет, вместе с холмиками растут и кучи мусора, который никто не вывозит уже давно. К маминому холмику я хожу, каждый день и провожу у него весь день, если мама могла меня сейчас увидеть, она бы просто всплеснула руками, так я похудела за дни этого ада, которому нет конца ни края. Мне всегда твердили, что ненависть это плохо, но прорастание ненависти к русским солдатам у меня не выходит остановить, как бы я не старалась. Я полностью солидарна с дядей Гриша, когда он говорит, что только они во всем виноваты, так же думают и все наши соседи, знаю что подслушивать разговоры взрослых нельзя, но они особенно не скрывают этого. Все это существование с каждым днем становиться все невыносимей, раньше мама купала меня каждый день, сейчас это уже не позволительная роскошь, так как дефицитную воду приходиться греть на костре.

В один из таких вот наполненных человеческой драмой и отчаяньем дней дядя Гриша приносит известие, что уже скоро мы сможем отправиться в путь, как же я хочу увидеть папу и бабулю с дедулей, очень устала от такого образа жизни. С мамой попрощалась, положила ей свежих цветов и попросила у тети Светы класть новые цветы, когда старые засохнут, к Тому тоже сходила на могилку, так же возложив ему цветов. В ожидании нашего автобуса мне не спокойно, где-то вдалеке слышны взрывы и выстрелы, там идут уличные бои, страх накрывает меня своей тревожной пеленой, нервы накалены до придела, в голове мелькают жуткие картинки и сдержать их поток мне не под силу.

До посадки нашей на автобус проходит вечность, продвигается он медленно, так медленно, что у самого терпеливого и стрессоустойчивого из нас сдали бы нервы. Пока движемся, вижу неприкрытые тела людей на обочине, некоторые из них без конечностей, зажмуриваю глаза, через пару минут открываю, но ничего не меняется, все те же тела беспорядочно валяются у дороги, обгорелые машины тут и там дополняют этот жуткий кошмар. Обгорелые, частично обрушенные дома смотрят на меня своими пустыми глазницами, слышны взрывы, то ближе, то совсем вдалеке, проезжаем обгорелый троллейбус, а впереди нас красуется, впрочем, немного выбиваясь из общей картины - блокпост с большим скоплением солдат и боевых и цивильных машин, судя по всему блок пост не наш. Люди в отчаянье, слышу их тревожные перешептывания, дядя Гриша говорит мне на ухо, что все будет в порядке, мол, я не должна волноваться мне точно ничего не грозит, а пока он пытается меня успокоить, его старания разбиваются об автоматные очереди, которые слышны уже довольно близко.

Когда вереница стоящих перед блокпостом машин разъезжается и доходит очередь до нас, автобус останавливают и устраивают тщательный досмотр. Мужчин раздевают до пояса и досматривают особо пристально, в том числе и дядю Гришу, он возмущается, но как-то неуверенно даже робко, но конечно подчиняется, после поделив на две группы, мужчин в одну, а женщин и детей во вторую, уводят неизвестно куда. Последнее что я слышу это крик дяди Гриши, который пытается донести до солдатни, что он мой сопровождающий, но слушать его, похоже, никто не намерен, он, как и все остальные присутствующие, тут - в глазах этих солдат являются обычным скотом. А кто в своем уме будет вести диалог со скотом? Нашу скромную группку грузят в уже другой автобус, и увозят в неопределённом направлении. Страх, страх и снова слезы, на душе не спокойно. Переживаю за дядю Гришу, что с ним теперь будет, он же просто вызвался помочь моему папе, а теперь с ним могут сделать все что угодно, одна мысль об этом вгоняет меня в дрожь и стыд, все это с ним из-за меня случилось! Мной овладевает оцепенение, теперь уже не важны эти трупы за окном автобуса, колоны военной техники проезжающие мимо вереницами, ряды разбомблённых на разный манер домов, люди, уныло идущие куда-то, где так же уныло, как и в пункте, их отправления.

Автобус останавливается, но замечаю это только когда, водитель ревет "На выход". Аж с сидения подскакиваю! Следую быстренько на выход, обвожу взглядом местность, кажется это школа, при чем на вид целёхонькая, не каждый день тут увидишь неповреждённое войной здание! По очереди мы подходим к солдату, который забирает все личные вещи (кроме одежды), после чего селят в спортзале, неизвестность пугает меня, а воздух напитан человеческим страхом. Я забиваюсь в угол и, всхлипывая, думаю о маме и папе и о том, как нам было вместе хорошо пока не пришли русские, я грязная и пахнет от меня ужасно, мама бы ужаснулась при виде меня. Но если быть до конца честной, то зал этот прямо пропитан вонью, так что стыдиться тут нечего. Потихоньку мысли мои начинают путаться, и я проваливаюсь в кошмары, вздрагивая и постоянно просыпаясь, порой от взрывов, но чаще от приснившегося ужаса.

На следующий день меня и еще несколько девочек и мальчиков забирают и без объяснений садят на автобус, который везет нас в неопределённом направлении. На пути нашем полно покорёженных машин, горелой боевой техники, город превратился в сплошную свалку мусора, людских тел и никому уже не нужной разбитой техники, порой мимо нас проносятся машины густо усеянные следами от пуль, без стекл и прочими увечьями, блок постов на пути нашем огромное количество но проходим мы их быстро, так как водитель у нас военный. В автобусе в основном дети все они напуганы, как и я. Едем мы очень долго и не понятно, сколько часов езды еще впереди...