"Мой сын бездомный" - это рассказ написан несколько месяцев назад. Мне почему-то хочется рассказать его от имени моего отца... Ты просыпаешься среди ночи, когда кто-то шуршит в твоем мусорном баке. Ты встаешь с кровати, отодвигаешь старые шторы и видишь растрепанного человека с черными, гнилыми руками. Я наблюдаю, как он собирает банки в мешок для мусора. Он находит кусок пиццы и ест ее с огромным аппетитом. Он тянет руку вниз, достает старые мешковатые джинсы и надевает их поверх своей одежды. Когда он уходит, то можно подумать, что он пьян. Так сильно его шатает. Я возвращаюсь в постель под шум тележки, которая катится к следующему мусорному контейнеру. Этот мужчина мой сын. Ему 42 года и он живет на улицах Беер-Шевы. У него больные ноги. Каждую ночь он грохочет своей тележкой возле нашего дома. Найденные вещи он сдает старому скупщику, чтобы прожить еще один день. С рассветом он возвращается в свой дом - куска старого картона, брошенного на асфальт. Вдали от большинства бездомных. Он изгой даже здесь, среди своих сверстников. Мой сын рос в семье среднего класса. С детства он боролся с надменностью своих сверстников, не соответствовал стандартам и искал способ сбежать. Не в состоянии изменить свою физическую среду, он нашел способ изменить свою психическую среду. Он нашел алкоголь. К тому времени, когда ему исполнилось 16 лет, он попал в программу реабилитации алкоголиков. Ничего не получалось. Он бросил школу, не мог устроиться на работу. Пытаясь жить с алкогольной зависимостью, терроризировал семью. Каждый день кто-то стучался в нашу дверь. Возле дома постоянно ошивались грязные полуживые люди. В течение многих лет мы пытались найти ему жилье. Но каждый раз его выгоняли. В конце концов мы опустили руки. Лечится он не хотел. А заставить мы его не могли. «Слишком много правил и ограничений», - говорил он. «Мне не нужна такая помощь». Отрицание болезни мешает выздоровлению; его отрицание еще более осложнилось из-за серьезной травмы головы, полученной в пьяной драке. Однажды он сказал нам, что хочет жить на улице. На следующий день он вернулся обратно. Мы не могли принять его. Он не может жить с нашими идеалами, ограничениями и правилами. Мои отношения с сыном никогда не станут прежними. Мое сердце разрывается на куски, когда я вижу нашего сына. Этот грустный неопрятный человек не тот счастливый привередливый ребенок, которого мы воспитали. Я оплакивал потерю этого ребенка в течение почти трех десятилетий. Его небесно-голубые глаза теперь утонули за изможденной маской на закаленном лице, его дыхание пахнет запахом гнилых зубов. Его иммунная система нарушена гепатитом С и повреждением сердечного клапана, что приводит к частым визитам в больницу. Это самые трудные времена. Каждый раз, когда его госпитализируют, мы навещаем его и задаемся вопросом, будет ли это в последний раз? Ему некуда идти, кроме улиц, он борется до следующего. Мы ждем следующего телефонного звонка. Это не только моя история. У каждого из тех бездомных, которых ты видишь, где-то есть семья. Бездомность, как и зависимость, затрагивает всю семью. Мы живем с чувством вины, когда садимся за семейный стол. Праздники и дни рождения проходят с сожалением. Что мы могли бы сделать по-другому? Мы знаем, что сделали все возможное, но вина все еще преследует нас.

“Помните, как вы родились?” Это был очень мучительный процесс. Я думал, что умираю. Возможно, рождение настолько травматично, что мы умышленно стираем его из памяти. Если бы я мог так легко от этого избавиться. Я могу вспомнить каждую яркую деталь кровавого двадцати часового путешествия. Как и все истории, давайте начнем с самого начала. С момента моего зачатия я жил в волшебном месте, где все вращалось вокруг меня в моем изумительном миниатюрном водном мире. Моя будущая мама предоставила мне все удобства. Я плавал там все время, даже когда спал. Там всегда было темно, но очень хорошо. Тьма утешает меня и по сей день. В моем мире был идеальный климат, где нагота была совершенно естественной. Я все еще ненавижу носить одежду. У меня только приятные воспоминания об этом счастливом времени и месте. День, когда приступили к моему выселению, начался, как и любой другой, а затем началось.... Я подумал, что наступил конец света. Меня сжимало и становилось все теснее. Первая схватка испугала меня. Я не верил, что смогу вынести такое давление. Они стали более частыми и интенсивными. Мои страдания длились часами. Я слышал множество незнакомых голосов. Все незнакомцы побуждали “мамулю” убить меня. Один доктор, который любил щипать за задницы девушек, постоянно говорил: «Все идет хорошо». Я помню, как думал. “Вы банда кровожадных убийц”. “Надо давить сильнее, дорогая”, - сказал доктор. “Это большой ребенок”. В тот день я научился ругаться. Поскольку часы шли, я думал, что конец был близок. Один последний толчок, и она выгнала меня в яркий ослепительный свет нового мира. Я прошел сквозь кровавый проход, живым и здоровым. Грязный доктор приветствовал меня в этом мире резким шлепком по заднице. Я попытался зарычать в ответ, но смог издать только слабый, жалкий булькающий звук. Я чуть не утонул в жидкости которая долгое время была моим домом. Незнакомая женщина что-то сунула мне в горло. Я был так напуган, я плакал. Эти безжалостные злодеи обращались со мной как с лабораторной крысой. Они перерезали мне шнур, чтобы я больше никогда не мог вернуться в свой старый мир, замотали меня полотенцем, взвесили и измерили меня. Затем они заставили меня выпить какое-то белое вещество, которое на вкус было ужасно. Я плакал во время каждой процедуры. «Бедная девочка», старый доктор утешал мою мать, лаская грудь медсестре. Но худшее было еще впереди! Идиоты держали меня и пытались отрезать мой член! Я боролся с ними изо всех сил, писая в глаза этого садистского доктора. В конце концов все успокоились. Я пинал людей, одетых в белое, каждый раз, когда у меня был шанс. Через несколько дней они отправили меня домой с мамой и каким-то мужиком. Со временем они оказались довольно хорошими родителями. Я выдержал испытание и получил ценный урок. Я никогда больше не буду доверять докторам.

Маленьким я очень любил пельмени. Домашние. Мама устраивала целое театральное представление. Вся семья была вовлечена в приготовление "мясных ушек". Я их почему-то так называл. Странно, но повзрослев я отказался от мяса. Перешёл на птицу. С "мясными ушками" связана довольно забавная история. Мне её вчера папа рассказал. Мой папа ел пельмени с "затравкой". Народный соус для пельменей. В маленькую тарелку наливается уксус в перемешку с водой и посыпается чёрным перцем. Я слабо себе могу представить, как в эту гремучую смесь можно что-то макать. Но папа мог. Он вообще умел делать странные вещи. Например мог проглотить лезвие от бритвенного станка. Серьёзно. Не фокус. Но вернёмся к пелеменям. Я всегда тянулся к взрослым и старался им подражать. Буквально во всем. Так и в этот раз. Взял ведёрко. Маленькое. Налил туда воды, кетчупа, насыпал соли и ещё чего-то. Соус поставил на стол. Пока папа с мамой не видели, я переместил содержимое тарелки в "соусницу". Мама с папой ржали, как ненормальные. Но не ругали. Отец поставил свое блюдце рядом с моим и мы вместе, как двое взрослых мужчин, ели "мясные ушки". Только один ел вилкой, а второй занимался "пельменной рыбалкой" вылавливая ускользающие пельмешки. К чему я это рассказал? Вчера позвонил папа и пригласил нас на ужин. Пельменный. - Приходите вечером к нам. На пельмени..... - Пап, я же не ем пельмени. Уже давно..... - А из ведра...... 😁😁😁