Лекарство от импотенции Рассказ В который раз Серёжкин день проснулся не с той ноги, не с той женщиной, не в той кровати. Обещал ведь себе, клялся – к Людмиле Анатольевне ни ногой… и вот опять. В голове гудело, на душе скребли кошки. На обозримом пространстве не наблюдалось трусов, а бегать перед этой женщиной, посетившей сей мудрёный мир на десять лет раньше его, голышом, он ужасно стеснялся. Людмила спала на спине, как всегда без одеяла, аппетитно развалив ядрёные груди и соблазнительные, несмотря на зрелый возраст, мраморной белизны бёдра в глубинных прожилках, выставив напоказ пикантный прицел с рыжим кустом на перекрестье. Мимолётный взгляд на сдобное тело и мягкий животик мгновенно привёл в действие гидравлический механизм поршневой группы, ответственной за размножение. Каждый раз, когда жена устраивала скандал или вендетту, Сергей просыпался в этой квартире, не в состоянии вспомнить, как в неё попал. Людмила зашевелилась, сонная сграбастала Серёгу в охапку, придавила ногой. – Я спешу, – неуверенно возразил он, но было поздно: пряный запах похоти занозой вонзился в покорный под натиском тестостерона мозг, возбуждая цепь необратимых реакций. – Ты бы хоть звонил, малыш, – ласково упрекнула бывшая учительница, – прежде чем прийти. Всякое может случиться. Я женщина свободная. Самому ведь не понравится, если застанешь кого. – Я не хотел… – Не выдумывай. Ещё как хотел. Прилетел, глазюками сверкнул, набросился как коршун на перепелицу. Так мял всю ноченьку, думала – не выживу. Любый мой! Почему ты так поздно родился. – Людмила Анатольевна, мне без того стыдно. Вы это… не ждите меня… больше не приду. – Восемь лет этот бред слышу. Поначалу расстраивалась, плакала. Теперь привыкла. Никуда от меня не денешься. Я про тебя всё знаю. Вторник и пятница – день супружеского единства, если не накосячишь чего. Думаешь, не знаю, почему вчера вломился ко мне без предупреждения? Опять не дала. – Не, ну почему… просто я… – Просто ты мужчина. А она… она мать твоих детей, хозяйка… по твоей инициативе больше никто. Могут, правда, быть варианты. Большинство семейных – выживальщики, объединённые имуществом, детьми, немудрёными ритуалами и избытком сокровенных интимных тайн. Это поначалу милым чудится дивная явь, загадочная и волнующая, плеск прибоя, журчание ручейка, потому, что проникают в те миры, где не ступала нога построннего, где чудеса на сверхскоростях полыхают в зарницах радуг и молний, где останавливается время и исчезает понятие “потом”. Спустя годы вход в парк волшебных аттракционов закрывается на переучёт, жизнь становится неторопливой, монотонной, скучной. Хорошо, когда есть, кому в нужное русло процесс направить, а если нет… сам понимаешь. – Всё у меня нормально. Сам куда нужно чего надо направлю. – С моей помощью, юноша. Любая сложная система время от времени даёт сбой. У оператора или статиста глаз замыливается. Ошибок он не замечает. Для обнаружения и исправления недоразумений и небрежностей существуют корректоры, аудиторы, адвокаты, чудо моё в ангельских пёрышках. Я для тебя – вот это всё, включая скорую интимную помощь, в одном так сказать красиво оформленном флаконе. – Сказал же, больше не приду. Вы уволены, Людмила Анатольевна. – Дослушай до конца, торопыга. Если у тебя есть амортизатор, обеспечивающий устойчивость функционирования системы, думаешь, жена не позаботилась внести в нестабильную конструкцию адаптирующие модификации? – Вечно всё усложняете. Чтобы понять, переводчик нужен. Какие к чёрту модификации? – Принципиальные, малыш. В основном позитивной направленности. Например, вариатор, регулирующий пикантные напряжения, связанные с основным инстинктом. Для тугодумов – лю-бов-ник. – Ха, глупости! Чтобы Светка – любовника… не смеши мои коленки. У неё постоянно голова болит, нет настроения, мешают дети и вообще, она ещё до рождения устала, от меня в особенности. – Именно так, Сергей Константинович, именно! Причина всех женских отмазок – недоё… неудовлетворённость, короче. И не смотри на меня так, словно стакан касторки выпил. Это сермяжная правда. Могу со всей ответственностью заверить, что толстеют люди исключительно от голода, потому, что жратвы много, а того, что организму действительно необходимо, нет. Законы бытия неизменны. Для любви те же, что для финансов и в математике. – Но у тебя-то никогда голова не болит. – Откуда знаешь? В реальности всё не так, как на самом деле. Постулат. Нашу с тобой сексуальную гармонию обеспечиваю, юноша, исключительно я. Твоя роль в интимном процессе – шестнадцатая, если не двадцать пятая. Так-то! Я вдохновляю, направляю, дирижирую, ты – наслаждаешься готовой мелодией. Не обижайся, Серенький. Вместе мы – симфонический оркестр. У вас со Светланой кто ведущий? – Откуда мне знать. Трахаемся и всё. – Да, сексуальное образование отсутствует напрочь. По моему предмету одни пятёрки были, а в жизни… лопух вы, молодой человек, неуч. Ладно, курс лекций по психологии и физиологии интимного поведения я тебе прочитаю. Почти даром. Судя по интенсивности визитов и давлению в системе кровообращения, вы с супругой приближаетесь к точке невозврата. В принципе, мне это на руку. Тебе – всегда рада, но ведь не возьмёшь замуж. Не возьмёшь. Потому беру на себя и дальше роль педагога-наставника. Не утверждаю, что дама твоя налево прыгает, но факты – штука упрямая. Есть у неё кто-то. Не уверена, что он сам об этом догадывается. Женщины умеют любить глазами, ушами и неким виртуальным органом, называемым воображение. – Узнаю – убью. – Глупее не придумаешь. Женщины – существа приземлённые, стабильность и территория для нас важнее примитивной физиологии. Будешь меня слушать, сама на себя ошейник оденет, и кнут в руки даст. Кто хочет уйти – того не удержать. Ласковее с ней, ласковее. Когда ты последний раз интересовался, что нравится ей, как нет? – Не знаю. Никогда наверно. Молодые были – горели, потом потухли. Секс, он и есть секс. Что не так-то? – Всё не так. Ты, гляжу, Сергунок, видишь женщину как вагину с сиськами. Никакой тебе красоты, эстетики. Посмотри на меня. Не так, с любовью. Вот! Чувствуешь… вижу, уже хорошо. Ладно, раздевайся, после репетиции договорим. – На Светку хоть смотри, хоть не смотри, никакая, блин, магия на неё не действует, – задыхаясь от наслаждения, продолжил диалог после очередного поединка Сергей, – фригидная она, бесчувственная. – Давно с ней такая беда приключилась? – Хрен поймёшь. Всегда так было. – Так уж и всегда. После свадьбы почти год ко мне не ходил. Как Юлька родилась – ещё год. Чем ты занимался, болезный, всё это время, почему меня морозил? Вы, мужики, тем паче семейные, с абонементом на безлимитное обслуживание, без секса как без воздуха. Объясняю на пальцах. В пятницу секс был? Был. Во вторник Светка не дала, ты здесь. Вот тут, – Людмила Анатольевна постучала по рыжей щетине между ног, сундук с секретом, в нём игла. Дала – не дала. Наркотрафик. Но дозу, юноша, заработать нужно. Про какую фригидность ты мне втираешь, родной? Напомнить, как вы неделями из постели не выбирались? Чем таким подруга твоя переболеть успела, что её от секса воротит? Выход всегда там же, где вход. Где у нас, у слабого пола, парадный вход? Она что, прячет его, камуфлирует? Нет у твоей благоверной никаких сексуальных отклонений. Скорее у тебя проблемы. – Бред какой-то. Причём здесь я. Да я любую бабу до оргазма могу довести. Хочешь – повторю? – А не хочу. Надоел ты мне. И вообще… притворялась, что ты половой гигант. Сам посмотри, куда твой солдатик спрятался? А-я-яй, испужался! Что это? Неужели импотенция? – Дура ты, Людка! – Не фамильярничай. Для тебя – Людмила Анатольевна. На что спорим – за две недели в импотента тебя превращу. – Хвасталась редька, что с мёдом хороша… Я сам по себе. Тьфу на тебя, зараза. Больно ты мне нужна. Баб кругом – пруд пруди. Любая даст. – Неужели! Морковка не отвалится? – Не боись! – А давай проверим. Пять тысяч ставлю: наколдую – никогда больше не встанет. Сергей психанул, вылетел из квартиры пулей, хлопнув дверью так, что с потолка извёстка посыпалась. Через неделю заявился с поникшей головой, – ты чего, зараза, натворила! – Не ты, а вы. О чём поговорить желаете, юноша? Не стоит? Я предупреждала. Импотенция – родная сестра фригидности. Возьми в руки бабочку, с крылышек в момент экзотический бархат облетит, даже если очень нежно её погладить. То же с потенцией. Влечение – как те крылышки: осторожности требует, но с функциональной и этической спецификой. Я не волшебник, не заклинатель, не маг. Сам ты себя кастрировал, страхом способность возбуждаться и чувствовать изувечил. Состояние это не фатальное. В голове оно, в мыслях. Я лишь показала, отчего жена твоя сначала до двух раз в неделю интимный паёк сократила, теперь до одного. Желание – продукт коллективного творчества. Хвастовство твоё, будто любую бабу до оргазма довести сумеешь, заблуждение. Чтобы партнёрша удовольствие получила, прежде её завести нужно. Сколько искренней теплоты отдашь, столько к тебе и вернётся. Постараешься – с прибытком. Ну что, малыш, дошло? Лечиться будем или как? – Прости меня, Людмила Анатольевна, ради всего святого прости. – За что, малыш? Если бы знал, как тебя люблю. Не судьба. Светке твоей больше повезло. Ладно, я не в претензии. Она красивее, моложе, глаже… была. Скоро сравняемся. Ты никогда не задумывался, что дочка твоя, Юленька, когда родилась, в двадцать раз моложе тебя была. Теперь лишь в пять, через десять лет – меньше, чем в три. Такая вот странная арифметика. Даже параллельные прямые в перспективе пересекутся. Может и мы с тобой тоже. Не бери в голову, мечтаю так. Я старая – мне можно. Ого, что это у нас так браво топорщится? Помнишь, как мы с тобой в одной кровати первый раз оказались? – Ещё бы. Тот ещё аттракцион. Ни за что не решился бы, кабы не пунш, которым вы меня на выездной практике от простуды лечили. – А как мне страшно было. Тебе восемнадцать, мне – двадцать восемь. Я педагог, ты – студент. Открою великую тайну: ты у меня тоже первый. До сих пор первый. Не представляешь, как я тебя к Светлане ревновала, думала, головой тронусь. Победила молодость. Но я терпеливая, могу ещё подождать. Только не теперь. Хорошее лекарство и мне сейчас не помешает.

Разобраться в себе Рассказ Как это нелепо и больно – расставаться с женщиной, с которой пять долгих лет после свадьбы и три до ритуального таинства путешествовал наедине по сказочным астральным мирам любви, сплетая из тончайших энергий бытия и неправдоподобно прекрасных минут слияния запредельно причудливую, прекрасную в своей неповторимости ткань жизни. Восемь лет обожания, восхищения, безумно пылкой влюблённости и внезапное, стремительное падение в беспросветную бездну. Звёзды, как и прежде, посылали начинающим романтикам и опытным любовникам телепатические импульсы взаимного влечения, так же ярко светились лунные дорожки, переливаясь на зыбких речных волнах, указывая направление движения от сердца к сердцу. Вокруг горели многочисленные костры из пламенных чувств, соловьиные менестрели привычно одурманивали доверчивые парочки, заманивая в липучие сети сладострастия, ночные птицы пугали таинственными звуками, разрывающими тишину, заставляя прижиматься теснее, искать спасение в продолжительных поцелуях. Назойливо-тревожные мысли ритмичными, болезненными акустическими волнами перетекали из одного полушария моего воспалённого ревностью мозга в другой и обратно: пузырились, топорщились, лоснились, как плохо проглаженная ткань, в которую вдруг превратилась семейная идиллия. Вероника изменила: обыденно, равнодушно, буднично. – Ты уехал к родителям, я скучала. Вадик успокаивал. Красивая музыка, полумрак кафе, бокал игристого вина. Потом ничего не помню. Не более чем случайность. – Потерялась на целый месяц. Ты же и после с ним встречалась, я знаю. Блуждала в лабиринте страстей, искала свет в конце тоннеля? Почему, зачем? Неужели монотонность и скука – объективно достаточная причина предать любовь? Или это было любопытство? – Не спрашивай. У меня нет ответа. Он не такой как ты, только и всего. С ним интересно. Зачем она откровенничала? Бросила бы соломинку, за которую можно ухватиться, покаялась. После развода я вспоминал не только то, что было на самом деле – гораздо больше, гораздо. Наверно успел вложить в образ Вероники сокровенные глубинные смыслы, лишившись которых обнаружил неожиданно, что темнота, пустота и тишина – это очень страшно: падаешь в гулко звенящую бездну, не имея возможности остановить или замедлить катастрофу, после которой… ничего, совсем ни-че-го. Я помнил жену разной, даже такой, с которой ещё не был знаком, какой любимая была задолго до того момента как полюбил её, когда лишь увлечённо рисовал в воображении совершенный образ. Звёзды, предвкушение грядущего блаженства, первый поцелуй. Бесконечно прекрасный праздник. Каждое следующее прикосновение добавляло волнения, казалось особенным: исключительным, удивительным, уникальным. Вам доводилось когда-нибудь неожиданно просыпаться от резкого звука или по иной причине в полёте, когда внизу пустота, провал, когда сердце пытается вырваться за пределы тела, чтобы избежать немедленного разрушения, когда раскаляется дыхание, закипает кровь? Я падал так каждую ночь. Наверно привычные чувства не желали покидать бренное тело, оставляя возможность чем-либо похожим заполнить пустоту. Когда-нибудь потом, в следующей жизни или немного раньше. Закрывая глаза, я думал о ней, только о ней: беседовал, делился эмоциями, спорил; открывая их – сдувался наподобие проколотого воздушного шарика, превращался в её тень. Вероника исчезла из реальной жизни, не проявляла себя никак в материальном мире, но к чувствительным каналам души подключилась её бесплотная голограмма, не позволяющая себя отделить. Справиться с состоянием тошнотворной зависимости, ампутировать больной орган, вызывающий фантомные страдания, не получалось: он врос в душевную ткань, кровоточил, саднил. Я понимал, подобного рода измена – не агрессия и не преднамеренное предательство, это декларация о наличии в общении фатальных ошибок, способ избавиться от накопившейся сверх меры негативной энергии, но природная брезгливость не оставила шансов обернуть события вспять. Изменяют обычно с тем, кто намеренно или случайно сумеет окружить непривычной заботой, создал привлекательной планировки тёпленький кокон, в котором появляется чувство защищённости и комфорта. Особенно впечатляют в такие минуты искреннее сочувствие и нежные прикосновения. Я не слабак, не сентиментально озабоченный нытик. У меня достаточно сил, чтобы не впасть в беспросветное уныние. Наверно потеря слишком значительна, возможно, невосполнима. Пустота угнетает. Необходимо было хоть чем-то её заполнить: несколько капель взаимного интереса, горсть доверительного разговора, щепотка душевной теплоты способны облегчить невыносимую тяжесть бытия. Так я себя настроил, на это рассчитывал. Знакомиться с женщинами я не умел. Незачем и негде было обрести опыт легкомысленного флирта. Первая влюблённость настигла меня в тот трогательно наивный период жизни, когда мальчишки в любой девочке видят сказочную фею. Мужское начало было в зачаточном состоянии. С тех пор был пройден долгий путь синхронизации отношений, тонкой настройки храма любви, вхождения в состояние резонирующей гармонии. Иной женщины я не познал. Нужно было учиться жить отдельно от Вероники. Одиночество тяготило. Годы жизни в семейной команде требовали любым способом восстановить статус-кво, но вернуть Викторию не хватало мужества. Холодный ум подсказывал, что чувственный опыт жене обязательно захочется повторить. Соблазнить женщину, которая по-настоящему любит, невозможно. Где та трещина, с которой начал крошиться фундамент? Как избежать ошибок, если удастся довериться какой-либо женщине вновь? Так или иначе, я стал ненавязчиво, но усердно искать возможность познакомиться, где только мог. Описывать похождения начинающего любовника – занятие скучное: мне категорически не везло. И всё же, и всё же… Выглядела Анна не изысканно, но безупречно. В ней не было даже тени вульгарности, желания удивить женскими штучками, пустить пыль в глаза. Общительная, но печальная, в значительной мере загадочная женщина, облик которой поражал скромностью. В ней удивительно сочетались робкая мягкость характера, неуверенность в себе, застенчивость, смирение и покорность с множеством талантов: Анюта на слух могла подобрать на гитаре любую мелодию, вдохновенно пела, контурными штрихами за пару минут делала в блокноте замечательные карандашные наброски, украшала великолепными самодельными вышивками и кружевами свою одежду, легко и непринуждённо исполняла зажигательные танцы, умела носить простую одежду так, что завидовали женщины, имеющие возможность одеваться от кутюр. Внимания поклонников она получала в достатке, но практически не откликалась на ухаживания. – Почему вы всегда один, – спросила однажды она, – неужели вам никто не нравится, даже я? – Что вы, просто меня пугает настоящая женственность. Мужчины как ни странно существа застенчивые. Лично я ужасно боюсь отказа. – Пригласите меня на танец. Смелее. – Не хочу показаться неуклюжим. Анна достала из малюсенькой дамской сумочки блокнот, раскрыла. – У вас прекрасная пластика. Смотрите. Как забавно вы отклоняете в танце голову, как бережно держите партнёршу за талию. У вас природное чувство ритма, поверьте. Приглашайте. Или стесняетесь? – Подарите один из эскизов. На память. – Сделаем иначе. С вас танец, с меня – полноценный портрет. Выбирайте, какой больше нравится. – Выбрать затруднительно. Можно подумать? – Вы про рисунок… или про танец? – Давайте просто поговорим. Я – Евгений Борисович. – Анна Леонидовна… Головина. Для друзей – Анюта. – Тогда меня называйте Женя. Так начался этот роман. Сначала были случайные встречи, позже оба начали настойчиво искать уединённых свиданий. Анюта хотела знать обо мне всё; о себе говорила неохотно. Как прекрасны были бесконечно долгие часы, когда мы прогуливались по набережной или в парке. Тем для разговоров находилось невероятное множество. Я был предельно изобретателен в фантазиях. Переживания, мечты и желания толпились в воображении, где я практически из ничего выстраивал воздушные замки изысканно расрашенных форм, в проект которых искусно вплетал тщетно сдерживаемые пикантные замыслы. Парадокс, но перед свиданием я тщательно вымокал в ароматической ванне, надевал новые трусы, детально подбирал антураж, хотя, даже спустя месяц с момента знакомства, мы с Анной ни разу не целовались, обязательно покупал цветочек с учётом возможного цвета её наряда. Прикосновения к миниатюрной ладони прожигали меня насквозь, но я был терпелив. Возвращаясь в прошлое, с удивлением обнаружил, что с Вероникой первый шаг всегда делала она. Меня устраивал неспешный темп событий, но хотелось большего. В момент, когда давление эмоций, усиленных галлюцинациями и избыточной фантазией, дошло до предельно допустимых значений, Анна неожиданно пригласила меня в гости, видно боялась передержать. Не представляете, что я чувствовал. Это был фейерверк ослепительных эффектов, сдержать проявление которых было попросту невозможно. Мечтать о любви ночь напролёт в тридцать лет, занятие несколько странное, особенно, если учесть пять лет счастливого брака со всеми предоставляемыми этим статусом фенечками и плюшками. Возможно, Анюта была целомудренной и невинной, об этом я ничего не знал, чего нельзя сказать обо мне, мужчине, несколько изумительно трепетных лет ежедневно наслаждавшимся интимными запахами любимой супруги, дерзко проникавшим во все без исключения женские тайны. Было стыдно грезить в подобном ключе с участием Анны, но природа предпочитала поступать иначе: нескромные, но сладкие видения рвали мою плоть на части, предвкушая обязательный триумф, хотя рассчитывать на удачное стечение обстоятельств было опрометчиво: в моральных качествах любимой я мог убедиться неоднократно. – Волнуюсь, – прошептала еле слышно Анюта, принимая из моих рук букет и шампанское, так решительно я поступила впервые. – Будем бояться вместе, – ответил я, пунцовый от неуверенности и смущения, неловко чмокая подругу в ямочку на ключице, где под нежно прозрачной кожей чувственно пульсировала набухшая от избытка давления жилка. Анна побледнела, отвела взгляд взгляд, но движением плеча дала понять, ей приятно, отчего меня мгновенно обнесло жаром. На современной, технично оборудованной, со вкусом обставленной кухне я отчётливо понял – Анна замужем. Почему она не обмолвилась об особом социальном статусе? Ведь это меняло проекцию отношений, превращая меня в соблазнителя, а её в любовницу. Тем не менее, я был на взводе, остановить запущенный, долго сдерживаемый импульс, заставляющий мужчину делать охотничью стойку, было почти невозможно. Я смирился с этим знанием, хотя подобное положение дел было нечестным не только по отношению ко мне. Анна действительно волновалась: это было видно по поведению: по неловким движениям, неуверенному, скользящему сквозь меня взгляду. Задать свербящий, безжалостно ломающий мозг вопрос я не решился, пытался вести себя непринуждённо. Стол украшал подсвечник в форме обнажённой женщины с блюдами в обеих руках, была постелена белоснежная льняная скатерть. Столовые приборы и затейливо декорированные блюда стояли по разные стороны, обозначая дистанцию. – Не так всё просто, – подумал я, – стоит ждать сюрпризов. – Это тебе, – протянула Анна удивительно натуралистический чёрно-белый портрет, – присаживайся. Момент был довольно удачным, чтобы обозначить формат встречи. Я задержал её руки, с надеждой заглянул в глаза. – Не смотри так. Выпьем, постараюсь успокоить нервы. Мне не шестнадцать лет. Знаю, что для взрослого мужчины любовь без разрядки – испытание, почти пытка. Не хочу напрасно провоцировать. Всё, о чём ты мечтал, сегодня исполнится. Слово даю. Только не спеши. Мне нужно настроиться. – Какие удивительные у тебя руки, – прошептал я, целуя запястья и пальчики. – Только руки? – Потанцуем… – Позже. Сначала вина… и поцелуй. Ну же! – Давай выключим свет. Для поцелуя вино не понадобилось: опьянение обволокло, ударило в голову. Мы танцевали, точнее, обнимались под музыку. Анна дрожала так, что я понял – она никогда не изменяла мужу. Что заставило женщину искать связь на стороне, почему романтические отношения зашли так далеко, догадаться было невозможно. Я чувствовал себя проходимцем, мошенником, нагло пользующимся мгновением её слабости, грабителем, мечтающим бессовестно умыкнуть самое ценное, без чего любимая не сможет выжить – добродетель. – Муж тебе изменил,– неожиданно для себя спросил я, сжав Анюту так, что она едва не задохнулась, – это месть? Анна вздрогнула, напряглась, после чего я почувствовал, как намокает плечо. – Неважно. Мне необходимо испытать то, что чувствовал он, когда… – Надеешься, после этого станет легче? Так нет. Реши для себя – что важнее: сохранить семью, сделать ему больно, отморозив душу, или сохранить собственное достоинство. Я с женой после предательства расстался, не смог преодолеть отчуждение и брезгливость. До сих пор не знаю, правильно ли поступил. Ты возвратила меня к жизни. Спасибо, но воспользоваться несчастьем не могу. Готов предложить честные отношения на своей территории. Думай. Знаю, непросто принять подобное решение. Торопить не буду. Сыграешь для меня? – С удовольствием. Гитара, пианино, скрипка? – На твоё усмотрение. Но сначала выпьем. За тебя. Не хочу искушать… и всё же: ты так соблазнительна, так прекрасна и желанна… только, увы, не моя, не моя. А подметила правильно: я столько всего напридумал – жизни не хватит осуществить. И тебя хочу, не по-детски хочу. – Так возьми. Теперь можно. – Нет, Анюта, нет, нет и нет. Нет любви после вынужденного секса. Не хочу, чтобы ты меня возненавидела. Целоваться будем, до потери пульса целоваться. Вино пить будем, танцевать будем. Подожду, пока остынешь, и домой. Не жили богато, нечего начинать. – Ты серьёзно? Ради меня готов наступить на горло собственной песне, сопротивляться древнейшему инстинкту, который способен превратиться в действующий вулкан? Прости, не предполагала, что могу встретить такого сильного мужчину. – Слабого, Анюта, совсем слабого. Сильный никогда не отдаст обречённую на съедение, загнанную, обездвиженную добычу. Давай выпьем… за порядочность, за преданность и верность. – Если передумаешь, я пойму. Честное слово пойму. Смотри, – Анна решительно задрала подол, – эти трусики я купила специально для тебя. Постельное бельё тоже новое. – Не искушай, не раскачивай желание… своё и моё. Я понял. Поцелуи и танцы отменяются. Нам нужно подкрепиться, расслабиться... возможно, покаяться. Поспешные решения, тем паче действия – фатальны. Лично я отправляюсь под холодный душ. Полотенце дашь? – Где ты раньше был? – Там же, где сейчас. На Земле. Ты в курсе, что случайность – закономерность иной мерности, другого порядка? Выясни для начала – бабник твой муж, слабое звено, или случайно попавшая в силок дичь. С собой разберись. Ты ведь тоже, если вдуматься, изменила. Сознайся, сколько раз ты ложилась со мной в постель? Пусть мысленно, но ложилась. – Тебе об этом лучше не знать. – То-то и оно. Ладно, в душ передумал, целоваться, пить и закусывать тоже. Гони искусителя к чёртовой матери, пока зверь окончательно не проснулся. Я на созвоне. Спасибо, что ты есть! Во сне я ласкал её упругую грудь, целовал вишнёвые губы, погружался в податливую плоть. Сложно, ох как сложно обмануть физиологию. Но что делать, когда внутри поселилась любовь.

Встретимся во сне Рассказ Супруга в тот памятный день поведала мне о том, что в скором времени нас станет четверо. Я был счастлив. Сложно обозначить причину приподнятого состояния. Наверно эйфорию можно отнести к разряду эмоций, рождённых фантазией и надежда, что следующий член семейного экипажа окажется мальчиком, продолжателем рода. Первый мой ребёнок – девочка, миниатюрное создание, спешно покинувшее материнское лоно за два месяца до отведённого природой срока. Не любить такую прелесть невозможно. И всё же… Мужчины лукавят, когда говорят жёнам, что мечтали о дочке. Сын – вот предел мечтаний любого папочки. У меня был приятель, узбек из Бухары, весёлый компанейский парень, водитель частного автобуса, перевозившего из родного города на Черкизовский рынок в Москве предприимчивых земляков. Опасное, доложу вам предприятие: бандиты, пограничники, менты – все хотели поживиться от челноков, с риском для жизни добывающих хлеб насущный для многочисленных семейств. Взявшие на себя ответственность за их судьбы и средства люди рисковали всем, в том числе жизнями, но прокормить семью на зарплату на родине было немыслимо. У Карима было семь дочерей. Любил он их беззаветно, но… Азиатская свадьба – шоу вселенского масштаба. Даже зажиточный узбек может выдать замуж по предписанному предками обычаю двух девочек. Семь – немыслимая трагедия для любого отца. Помню, как напивался Карим, приезжая в гости. – За что, – голосил он, – наказывает меня аллах, – когда услышал весть о рождении восьмой восточной красавицы. Мне было проще. Я влюбился в будущее дитя в тот момент, когда жена поведала о подозрении на беременность, не задав традиционного вопроса о его половой принадлежности. Впрочем, неважно. Работал я тогда таксистом. Время было сложное. О работе по специальности можно было разве что мечтать, а это поприще давало возможность добывать хлеб насущный в достаточной мере: на жизнь хватало. Колесил я в основном в пригороде. Столичные рейсы были привлекательны по деньгам, но опасны. В тот день не было возможности заработать даже на бензин, и вдруг появляется пассажир, кладущий на торпеду сумму, которую я способен заработать разве что за пару смен. Отказаться от заманчивого предложения немыслимо. Мне было безразлично, кто этот человек, как и происхождение значительной на тот момент денежной суммы, которую он выложил сразу. – Хочу арендовать твой транспорт… на сколько – пока не знаю. Это были единственные сказанные им слова до прибытия на заказанный адрес. Мужчина нервно (эмоциональное состояние выдавали мимика и жесты) молчал всю дорогу. Не доезжая до метро Черкизово мы свернули во дворы. – Не переживай, доплачу сколько нужно. Возможно, придётся ждать долго. Мне было без разницы: хозяин – барин. Была бы работа. – Можно, буду читать, – спросил я. – В третьем окне справа на четвёртом этаже живёт моя семья. Жена и два сына. Я должен дождаться, когда они будут дома. – Счастливчик, – опрометчиво выразил мнение я, – два сына. Мой наследник только в проекте, возможно и он окажется девочкой, а я рад. – Я сам, сам всё испортил, – мрачно изрёк пассажир, – сам создал иллюзию безграничного счастья, хотя в глубине души понимал. Понимал… нет, скорее чувствовал, что обманываю себя, что связываю жизнь с соблазнительной и юной… пустышкой, что рядом с ней превращаюсь в кота, нализавшегося валерьянки. Ушёл из семьи… за туманом… за запахом свежего сока. Не берёзового. Похоть одолела. – Теперь жена запрещает видеться с детьми. Видите, в их окнах не горит свет. Мне так плохо оттого, что они не со мной. Она права. Тысячу раз права. Можно простить измену, но не предательство. Вика простила бы тогда. Я её не услышал, полетел на сладкий зов греха как мотылёк на свет обжигающего огня. Чем я думал, чем?! По щекам мужчины безвольно текли слёзы. Конечно, я испытывал волнение, в некоторой мере сопереживал: способность соприкасаться душами – важная составляющая таланта водителя такси иметь щедрые чаевые, но когда у человека всё хорошо, он не может с позитивного восприятия запросто переключиться на негатив лишь потому, что от кого-то временно отвернулась фортуна. Сложно было понять – чего этот холёный дядя с объёмистым кошельком так переживает. Жена, дети, квартира в Москве. Живи – не хочу! Так нет, разводит сырость на пустом месте. Создай цель, добейся результата. Это так просто, особенно когда любишь. Не существует ошибок, которые невозможно исправить, кроме командировки в небытие. – Два года назад я имел всё, был счастлив. – Радуйся, – ответил я, – в этом причина слёз? – Благополучие было настолько очевидным и обыденным, что я заскучал. Слишком хорошо – тоже плохо. Монотонность, даже роскошная, приедается. Захотелось того – не знаю чего, какого-то разнообразия, новизны, контраста что ли. Запретный плод манил аппетитными формами, запахом мечты, так много обещал. Ты изменял, только честно? – Разве что виртуально. Вокруг столько соблазнов, особенно летом, когда девчонки оголяют коленки, наряжаются в прозрачные платьица. Хочется съесть с потрохами то одну, то другую. Бабушка рассказывала как во время войны пили чай вприглядку: смотрели на куски сахара и мечтали. Говорила, помогает. Есть миллионы способов раскрасить будни. Немного фантазии, кратковременная разлука, провокация наконец. Намыленная верёвка не решает проблем. – В закромах моей соблазнительницы был избыток нектара. Выслушай, для меня это важно. Юная девочка-практикантка с глазами лани и нежным румянцем на совершенном личике. Сама невинность. Кажется, я был первым, кто заметил её нетронутую свежесть. Женщина с двумя детьми, моя жена, никуда не денется, в этом я был уверен. Было ещё кое-что… катализатор: уязвлённое самолюбие. Целомудренность супруги пострадала ещё до нашей свадьбы. Подробностей не знаю. Меня задевало, что я не был единственным и первым, хотя случилось это задолго до нашего знакомства. Себе я мог простить добрачные отношения, ей – нет. Невесте моей, когда сошлись, было двадцать шесть лет, целая жизнь без меня. Глупо было переживать по поводу её прошлого, но чем дольше жили вместе, тем обиднее становилось быть статистом в списке счастливчиков, исследовавших животворящее лоно. Слушать этот бред не было никакого желания: пусть разбираются сами. Любые вопросы, тем более интимного характера, должны быть решены на берегу. Мы с женой так и сделали: сожгли мосты, обнулили жизнь до свадьбы: вкопали пограничные столбы, вспахали и засеяли новыми всходами демаркационную линию. – Первый поцелуй с доверчивой девчонкой, почти подростком, невинная шалость, только из любопытства, лишил меня разума. Отношения развивались настолько стремительно, что не было времени думать о последствиях. Стоило сравнить дважды родившую женщину с юной любовницей, особенно после того, как она подарила мне свою невинность (я не был экспертом в данной области, доверился заверению любимой), как решение расстаться с супругой вызрело окончательно. – Ты не можешь бросить семью после всего, что нас связывает, – голосила Вика, – у нас дети, квартира, имущество. Мы притёрлись, научились уступать, договариваться. – Что ты понимаешь в любви, – атаковал я, – ты эгоистка. Я – не собственность. У нас со Светой любовь. – Замечательно! Меня, выходит, ты просто использовал. От нечего делать или для того, чтобы показать, что мужчина? Кто мы для тебя? Одумайся! – Не надо давить на больное. Думаешь, мне просто? Когда всё уладится, решим, как поступить с детьми. – Когда что? – Нет смысла отговаривать, скандалить. Я всё решил. Когда-нибудь ты меня поймёшь. Любовь – только в ней смысл жизни. Разве я виноват, что встретил её слишком поздно? – Уверен, что это любовь? Ладно, если нет силы, способной тебя удержать, уходи. Только имей в виду – я женщина покладистая, покорная, верная… но гордая. Второго шанса не будет. Предлагаю подумать… хотя бы… дня два. – Как я был наивен, как глуп, – захныкал пассажир, – разве не знал, что эгоистичная страсть безраздельно обладать юной плотью не даёт права на элементарное счастье, что судьбу создают совместными усилиями, а не получают даром. Соблазнился галлюцинацией, созданной похотью. Мы оказались настолько разными, что скандалить начали за минуту до первого официального оргазма. Штамп в паспорте стал началом конца. – Я хочу, – начинала Леночка, – чтобы лето не кончалось, чтоб оно за мною мчалось… Хочу, имею право… жить за-му-жем. Хочешь секса, будь добр – добудь стадо мамонтов. Забудь про жизнь до меня. Сотри прошлое. Займись настоящим делом. – Но мамонты вымерли. Света назвала меня неудачником, ограничила доступ к телу. Оказалось, что секс был единственной точкой соприкосновения. Нам не о чем было разговаривать, зато поводов для семейных сцен оказалось в избытке. Она ошибочно видела во мне источник материального благоденствия, я в ней – родник вдохновения. Прогадали оба. Молодая жена помахала мне ручкой спустя год, освободив предварительно закрома материального благополучия от остатков роскоши. Я запоздало понял, что потерял самое дорогое: жену, детей, настоящее, будущее. Вика не подпускает меня к себе и детям. Видите, в окнах не горит свет. Где она, с кем? – Ты что, ревнуешь? Будь мужиком, – сказал я, – разберись сначала в себе. Повинись или отпусти. У неё своя жизнь, у тебя своя. Каждый имеет право на счастье. – Я тоже. Вика… она такая ранимая. Что я натворил! – У неё кто-то есть? Нет? Тогда жди. Рано или поздно обязательно оттает. – Я тоже так думал. Нет. Она не может простить... то предательство. – Жизнь продолжается. Ищи альтернативу. – Её не существует. – Я таксист, не психиатр. Могу, если хочешь, поговорить с ней. Я умею. – Господи, они идут! – Подойди. – Много раз пробовал. Напрасно. – Любой путь начинается с первого шага. Пробуй ещё. – Не уезжай, – попросил мужчина, открывая дверь, – попытаюсь ещё раз. – Вика, – окликнул он, – позволь пообщаться с детьми. Они и мои тоже. – Раньше ты так не думал. – Это не так. Прости. Мы могли бы… – Мы? Дети, хотите поговорить с папой? Нет, не хотят. Отвыкли. – А ты? – Что я? – Хочешь поговорить? – О чём? – Конечно о нас. Вы – самое дорогое, что случилось в моей жизни. Давай попробуем… – Пробуют мороженое. Осторожно. Можно простудиться, заморозить горло. Ты – предатель. Жить и оглядываться, бояться выстрела в спину… та ещё перспектива. С детьми поговорю. Завтра. Попробую убедить, что родителей не выбирают. Про нас… про меня… забудь. – Как же так! Даже преступнику дают шанс. – Взрослый человек не способен измениться. Мы пошли. Дети хотят спать. Читай стихи на ночь. Может быть, хоть что-то поймёшь. Ты обрёк нас на страдания, потому, что был счастлив. Когда стало плохо самому – пришёл поделиться несчастьем. Щедро, ничего не скажешь. Я не держу зла, давно простила. Разговаривала с выдуманным тобой в полудрёме переживаний, доказывала чего-то, спорила ночи напролёт, надеялась, что одумаешься. Не услышал. Знаешь почему? Не до меня, не до нас было. – Ты тоже приходишь ко мне ночами. Я понял, что люблю только вас. – Замечательно. Если ты такой чувствительный – встретимся во сне. – Не помирились, – понял я, – разбивать проще, чем склеивать. И всё же… она дала ему надежду. – Прогнала, – посетовал пассажир сев в машину, – даже слушать не стала. – Не скажи. Вдумайся. Обещала поговорить с детьми. Это раз. Простила. Это два. Сказала, что выход можно найти в стихах, прочитанных перед сном. Это три. И самое важное – разрешила присниться. Выше голову, старина, ты на верном пути! – Ничего подобного не заметил. Какой прок в стихах, если разрушена сама жизнь? – Я не знаток, но стихи люблю. Например, это – “открываю томик одинокий – томик в переплёте полинялом. Человек писал вот эти строки: я не знаю, для кого писал он. Пусть он думал и любил иначе, и в столетьях мы не повстречались. Если я от этих строчек плачу, значит, мне они предназначались.” А… каково! Тебе протянули руку. Научись ценить доброту. – Бессмысленная красивость, в которой нет ответа. – “Полетел над лесом, расплескался синью, хохоча над весом, плотью и бессильем. Плыл по-над рекою солнечного света, сильною рукою обнимая лето, расплескался лужей глубиной в полнеба, с родниковой стужей съел краюху хлеба. И в траву свалился у ручья в овражке... Насмерть поразился луговой ромашке. А потом был вечер... к облаку тянулся. К звёздам прикоснулся. А потом… проснулся”. Смысл не в словах: в настроении, в акустике, в энергии. Жизнь устроена по принципу резонанса. Страдая и жалуясь, притягиваешь эмоции скорби, безнадёги. Радуясь жизни, веря в лучшее, возбуждаешь ответные колебания той же частоты. Вибрации счастья невозможно не заметить. – Ещё один гуру. Последнее время меня все учат жить. Какой толк в советах? – Никакого. “Я плод жевал с познанья древа. Я суеверья отметал. Но чёрный ангел мчался слева, а справа светлый пролетал. Вдали от суетного мира, от посторонних и своих бутыль армянского кефира мы потребляли на троих. И средь полыни и бурьяна беззвучно я кричал, немой. Буянил тёмный ангел спьяну, а светлый вёл меня домой...” – Вот туда и вези. Напьюсь и умру молодым. Видно сегодня опять не мой день. – “Задумчиво вонзая мне в горло два клыка, на небо наползает вселенская тоска. Осадки выпадают и ночью при свечах так жалобно рыдают нитраты в овощах. И вождь слезою капнет, и рухнет со стены. И пёс печально цапнет за грустные штаны. И подбочась картинно, над мной, упавшим в грязь, какая-то скотина хихикает смеясь. Он дом имеет частный с красавицей-женой, а я такой несчастный, сопливый и больной. И залетевшей птицей, уже в который раз печально буду биться о грустный унитаз…” Почему мне тебя совсем не жалко? Напейся, слей себя в унитаз. Кому от этого лучше станет: Вике твоей, детям, мне? – Ты-то причём? – И я о том же. Номер её телефона знаешь? – Конечно, знаю. – Диктуй. На звонок ответили сразу. – Не бросайте трубку. Вы меня не знаете, но видели. Я таксист, пытаюсь лечить меланхолию вашего бывшего мужа. Можете выслушать меня, всего минуту? – Я устала, хочу спать. Каждый выбирает по себе… – “Женщину, религию, дорогу. Дьяволу служить или пророку — каждый выбирает для себя. Каждый выбирает для себя слово для любви и для молитвы. Шпагу для дуэли, меч для битвы…” – Говорите. – “Отпустите меня. Я хотел бы быть там, где свободно ветрам и где тесно цветам. Отпустите – и я уплыву к островам, там, где верят глазам, и губам, и словам. Там, где маски слетают, шипы и слои. Там, где нету чужих. Там, где только свои. Отпустите меня, я уйду на закат. Там, где музыка сосен звучит свысока, И светло улыбаться я буду, как все. Буду голым купаться в июньской росе. Там не гаснет костёр, что в лесу разожжён. Там, где запахи лип можно резать ножом. Там безумные ливни играют, звеня... отпустите меня. Отпустите меня...” Я провёл с этим мужчиной довольно много времени. Сегодня. Он страдает, он осознал. Спуститесь к подъезду, выслушайте. Пусть говорит неубедительные глупости. Это пока неважно. Вслушайтесь в интонацию, в настроение, в суть. Уверяю, вам станет легче. Остальное решите сами. Дети уже спят? – Засыпают. Я выйду… через пять минут. Но ничего не обещаю. Между нами пропасть. – Начинать семейные отношения повторно, с белого листа, несовременно, понимаю, но вы не дети. Разберётесь. Я бы попробовал. Оставлю вас наедине, погуляю минут двадцать. – Думаю, столько не понадобится. – Как знать, как знать. Буду держать пальцы крестиком. В рассказе использованы стихи Вадима Хавина