Когда заканчиваются слова, остаётся кричать. Кричать в пустоту, в мертвое пространство между прохожими, в зеркало, в глухую отстранённость. Рвать голосовые связки. Выворачивать наружу всю ярость, на которую только способен, и всё лангольерское безмолвие. Просыпаться от крика во сне и признаваться, что все - наяву. Пытаться снова заснуть, пытаться снова проснуться, пытаться жадно, до изнеможения вглядываться в миллиарды разрозненных обрывков прошлого. И кричать. Страшно опустошение криком - после оглушительного финального вопля, после этого траурного крещендо не остаётся ничего, кроме тебя самого.

Сколько себя помню (во всяком случае, в сознательном возрасте), всегда хотел куда-то сорваться, уехать, эмигрировать. Всегда хотел сжечь мосты, оставить прошлое, лишиться терзаний о будущем и созидать настоящее. Но никогда этого не делал. Прежде, чем я начитался Вербера и грезил об эмиграции в пригород Парижа, где влачил бы нищенское существование, питался лапшой и - ну куда без этого - писал роман, я украл большую сумму денег из-под семейного шкафа. Отдавая себе отчёт в неминуемости наказания, я совершенно фатально собирался улететь в северное Гоа, подружиться с Полозковой и оттуда регулярно выкидывать в ЖЖ суицидальные стишки. Потом были Кришнамурти, Рамачарака, чёртов Кастанеда и, конечно же, Таро. Был куплен первый в моей жизни и так, по сути, и не лишённый девственности 45-литровый рюкзак, термо-стельки, нож и тележка другой мелочевки - Пташка готов был автостопить до Байкала, оттуда - на Камчатку. Да-да, из Киева. Умиротворённый период, последовавший после, был варварски разорван в клочья тремя героями с их кругосветками. Я вновь начал мечтать. Мечтать спать на крыше в Иране и закидываться амфетамином а Нью-Йорке. Мечтал приблизиться к пустоте на обрыве скалы где-то в Китае и учиться жонглировать под палящим солнцем Аргентины. А потом в зашторенное окошко постучались деньги. Ненавистный город я начал видеть только из окна такси, обедать в весьма приличных заведениях, купил айфоны, приставки, одежду - я оказался существенно глупее, чем некогда мог думать. Жизнь стала казаться взрослой, а череда серых дней разбавилась кое-какими красками. Мы слетали с бывшей в несколько стран, голод был утолен. Но потом, как это всегда бывает, наступил ожидаемый и вполне ироничный пиздец, когда ты лишаешься всего и всех. Нет, не в один момент. И да, виноват, в большей степени, сам. Но что с того, дальше-то что? Дождался очередного периода, когда тебе нечего терять и не перед кем отчитываться? Радуйся. Плач. Сиди на месте. Или клади в рюкзак полотенце и покрепче шнуруй ботинки. Всё как у Цоя: тем, кому нечего ждать, садятся в седло. И вот снова я, мир вокруг, в котором так мало меня, и горящая спичка в руке над облитым бензином мостом.

Есть несколько простых для понимания и сложных для принятия истин: 1. Люди - просто люди. В целом, мы все одинаковые. Мы бесконечно банальны и вторичны. Как бы ни были сладки речи, насколько пламенными ни были клятвы, человек - все ещё даже не мост к сверхчеловеку. Несколько серьезная проблема моментально извлекает все человеческое наружу. Вы будете обижены, вы будете оскорблены, вы будете, черт возьми, преданы. Но не это пугает - страшно, что нож будет воткнут отнюдь не врагом. 2. Чудес не бывает. Никакой здравомыслящий хомо (если он, конечно, действительно сапиенс) на заре колонизации космоса не станет верить в Бога или приметы, но каждый из нас - уверяю, в разной степени, каждый - не в силах отказаться от веры в чудеса бытовые. Мы верим друзьям, хотя догадываемся в отнюдь не кристальной искренности. Мы вновь и вновь наступаем на опостылевшие грабли в отношениях. Мы напрочь теряем объективность и способность к здравому анализу и верим, что найдем, вернём и починим, попросту выдавая желаемое за действительное. Но так не работает. В действительности будет только хуже. Будет бесцветней, беззвучней и бесчувственней. А может и нет.