Елізабет Довгань /Восточный ветер/

@vostochnyy_veter_

Контраст

Все твои эмоции на лист,

Красками, широкими мазками.

Выплесни и этим захлебнись,

Загорись, как Прометеев факел…

И пусть горят узоры с завитками,

Абстрактно, брызги на твоих губах.

И капли крови, как кусочки стали,

Рубином пахнут и блестят в глазах...

Но что ты будешь делать с огоньком?

Что так и рвётся из тебя прибоем…

Возьмёшь, подкуришь пару папирос

И только пепел струсишь ты в ладони.

И в тамблере свои нагие фото

Выкладывает девушка-ваниль

И пишет о февральском смоге,

Слагает о высоком, а внутри лишь гниль.

«Срывайте в юности бутоны роз!»

Но делать что, коль все они изгнили?

Мешая соли и дешёвый алкоголь

Чего добьёшься, милая богиня?

Забыто под мостами это чувство,

Дождями смыта вся экспрессия стихов.

А что осталось? Только то, что душно

Здесь каждому в петле его грехов.

То, что я нашептал фонарям

Я буду любить всю зиму.

Озимой любовью, посеянной летом.

Я буду любить тебя всю зиму,

Опадая с твоих сигарет серым снегом.

Мне снились твои замёрзшие пальцы,

Мне снился билет на последний поезд.

Мне снились колёса, облеплены грязью.

Я бил во сне стены, услышав твой голос.

Я слышал, ловил твои очертания.

Замёрз. Просыпался пьяный в постели,

Или в могиле в заброшенном саде,

Где ржавчиной тёрпкой обмёрзли качели.

В сакральных розах, засохших под снегом.

Коррозией чёрной обголданы вены.

И на губах обрывками ветра

Останется только сырая земля.

Капилляры взрываются разом салютами.

Фрактальное зарево колкости утренней,

Зимнего неба, мутною лужицей.

Ты знаешь, как я ненавижу декабрь.

Снег на ресницах, так режет глаза.

Холодом звонким рыдай по ночам.

Я разрезал осколком стекла

По коже песни Цоя про лето.

И тихо вокруг, только зарево пепла

И дым сигарет застилает всё небо.

Я нахожу что-то чуждое в свете.

Похорони меня в этом сугробе.

И помни, всё той же любовью озимой,

Пытаюсь согреть твои руки, ты слышишь?

Я буду любить твоё сердце всю зиму.

Я буду искать твою душу в проспектах.

Я буду любить твоё сердце всю зиму

Танцуя, под фонарями

Без света

Держать твою руку под песни от битлз

Ты знаешь, что зимы тут

Бесконечны?

Нам остаются звёзды

Когда я был ещё мальчиком, не способным чувствовать всю глубину людского отчаянья, тогда, когда я ещё не видел, сколь искривлённой, слабой и больной может быть чья-то душа, я видел мир словно чистыми, не замыленными глазами. Кажется, тогда всё действительно было ярче. Будто бы каждый день с восходом солнца во мне что-то зажигалось. Что-то тёплое наполняло меня и делало живым. Глаза горели этим огоньком ребячества, и казалось, что мне подвластен весь мир.

С утра, лишь открыв глаза, я одевался, завтракал и тут же выбегал на улицу, вдохнуть свежий, окрыляющий воздух.

Я звал Чарли. Мы жили в соседних домах и наши родители хорошо общались, поэтому с детства мы были рядом, как братья. С ним мы вместе стучались в двери широких лесов, взбирались на отвалы, представляя, что мы — два известных альпиниста, покоряющие таинственные Альпы.

Мы наблюдали за тем, как пшеничные поля ветер превращал в золотую реку.

Когда солнце начинало скатываться за горизонт, мама Чарли забирала его домой. И тогда, предоставленный сам себе, я шёл к своему дедушке в его домик у моря.

Я не знал тогда, насколько ценно то спокойствие, наполняющее моё сердце. Не думал, что его вкус, немного терпкий, когда-то покинет меня.

Я садился на край пристани и смотрел вдаль. Тёплый бриз слегка колыхал мои детские волосы. Рядом садился мой дедушка и рассказывал мне свои рыбацкие истории, украшенные, словно жемчужинами, морскими брызгами, исполненные героизмом, плещущимся виски и драками в кабаках. Я всегда слушал его, затаив дыханье и тихо наблюдал за тем, как красный цветок медленно погружается в воду. И солнца оставалось совсем чуть-чуть, когда лишь маленький его лоскут собирался тонуть в волнах, дедушка ловил мой взгляд и тут же прекращал рассказывать историю. Он понимал, что я чувствую. Понимал даже лучше, чем я. Стоит солнцу полностью скрыться, а розовой дымке развеяться, от моего юношеского огня внутри останется только зола, как не крути, не способная осветить мне в этой темноте не то что путь, но даже кончики моих пальцев.

Я хорошо помню, как он выглядел. Пепельные, как сгоревшее дерево, волосы, уставшие руки, его мудрость, превратившая его в старика, дрожала в каждой морщине. Но его глаза были живыми. Голубые, со слегка зелёным отливом. Из-за них казалось, что ему было предначертано связать свою жизнь с морем.

Но в тот раз его глаза казались глубже. Он тихим шёпотом произнёс:

— Знаешь, Мерлин… Когда солнце скрывается за морским горизонтом, оно встаёт на другом берегу. А нам… Нам остаются звёзды…