Я дряхлый пират на посудине хлипкой, И вся моя жизнь была Божьей ошибкой. Всевышний шутил, потешался, глумился, Когда я на свет этот мерзкий родился. Отец не желал грустной брачной химеры, В другое он рабство сбежал – на галеры. А мать волновали пиры да веселье, Лупила меня каждый день на похмелье. Держала на привязи, словно скотину, И юнгой сбежал тогда на бригантину. Вот так я хлебал всю жизнь бочками горе, Отец – океан, ну а мать моя – море. Топил свою грусть средь вина и разврата, Судьба мне швыряла то беды, то злато. То злые лишенья, то сладость победы, И снова то злато швырнёт мне, то беды. Я встретил красотку, звалася Сибилла, И даже за что-то меня полюбила. Не знаю, мой друг, что во мне разглядела, Амуры в сердца ведь палят без прицела. И коль не любил бы, остался бы с нею, Сменил на неё бы и мачту и рею. Но что я мог дать ей? Голодный мальчишка, Без денег, умений, имений, умишка. И я убежал, нагрубив на прощанье, Так дьяволу душу отдал на закланье. Ещё и толкнул, чтобы точно забыла, За что полюбила лжеца и дебила. Конечно, дурак. Но Господь мне свидетель, - Я был ей не враг, я ей был благодетель. И вышла она за какого-то лорда, Из зеркала смотрит бандитская морда. Плесните мне рому! Тащите кальян! Больнее любой из полученных ран, Осталась Сибилла. Всё время мне снится, И в самую пору в тот час удавиться. Так, смерти ища, и назло всем кошмарам, На борт записался к свирепым корсарам. В питье и жестокости не было меры, И мы называли себя флибустьеры. Суда нас боялись сильнее, чем бури, Хватало всегда нам азарта и дури. Под музыку пуль, и под пенье рапир, Мы взяли за горло гнилой этот мир. И каждое песо не в нашем кармане, Мы как оскорбление воспринимали. Громилы, злодеи, пираты, жульё. Мы не воровали! Мы брали своё. Подумать вы можете: «Ну и урод же!», Но скалился с флага весёлый наш Роджер. Суда галеонов крушили в опилки, Тряслись у солдат королевских поджилки. Сжигали пожаром за островом остров, Встречали ужасных, невиданных монстров. Но средь абордажей, убийств и сокровищ, Страшнее, чем люди, не видел чудовищ. И опыту вы моему уж поверьте: Любой человек заслужил лютой смерти. Ведь жизни диплом получил я на судне, Мои педагоги - пиратские будни. За гейшею в Токио я волочился, А после неё вдруг мой нос отвалился. И чёрт с ним, ей Богу, мне носа не жалко, Мне, в общем-то, похер, как пахнет фиалка. ПортОвые шлюхи глупы и сисясты, Орёт попугай мне: «Пиастры! Пиастры!». Убил бы пернатую птицу картечью, Но он веселит меня матерной речью. Допью, проблююсь, да начищу вам морды, И вновь уплыву, потому что ждут фьорды, Заморские львы и прекрасные мысы, Поймёте ли Вы, сухопутные крысы: В судьбине пирата романтики нет, Хранишь под подушкой всегда пистолет. И кортик в носке, и кастеты в камзоле, Без них ты лишишься не жизни, так воли. Но, как говорит одноглазый наш кок: «И срачка – не лихо, а жопе урок». А мудрость ведь есть в этом лозунге грубом, Клянусь вам последним гнилым своим зубом. Крюк вместо руки – тоже дар мне, как знать, Чтоб было сподручней затылок чесать. Познав и любовь и богатства влечение, Я понял, что жизнь – нас самих отражение. Коль будешь бояться – пугать тебя станет, Начнёшь сомневаться – так тут же обманет, Надумаешь ныть – так умоет слезами, Решишься любить – путь усеет цветами, А станешь смеяться, мой друг, над собою, Тебя наградит развесёлой судьбою. Но слышишь ли шёпот? Зовёт меня бриз. Смотреть на спектакль грешно из кулис. Пора подчиниться призыву волны, Раз трюмы пусты, а желудки полны, Я в воду спешу – отмываться от сквЕрны, От плотских утех и от смрада таверны. Как шиллинг серебряный в небе луна, За ней уплываю. Прощай, старина!