Выход на связь третий
Наверное, если бы была невесомость, было бы хуже. Вестибулярный аппарат у меня ни к чёрту. А здесь я чувствую условный низ и явно искусственно созданный. Знаете, есть такой момент, когда самолёт попадает в воздушную яму и ты на доли секунды ощущаешь нечто схожее с невесомостью. Здесь похожее, только перманентное ощущение. В первое пробуждение тошнило, но сейчас уже привык.
И если бы не было разности ощущаемых температур и света во время бодрствования. Получилась бы эдакая депривационная камера. А так, натурально, лежишь, как заливная рыба в банке (я бы выбрал скумбрию). Температура неспешно меняется, с колебаниями в один-два градуса. Не успеваешь замёрзнуть и не успеваешь сильно согреться. Лежишь и лежишь. Ждёшь, когда банку вскроют. И вспоминаешь свою беспечную и привольную жизнь.
Харьков, почему-то, считался ментовским городом. Даже не знаю, откуда взялось это условное деление на бандитские и ментовские города, но неоднократно встречал.
Мол, есть криминал, который держит под собой ментов, всячески нивелируя их власть, подкупая и держа на коротком поводке и такие города бандитские. Мол, там менты безвольные, ничего особо не решают и вообще их даже местные не особо уважают, зная кто реально руководит городом.
А есть менты, которые крышуют бандитов и тогда город ментовской. Такие, на мой взгляд, ничем не отличаются от бандитов, но ещё и в погонах, то есть могут использовать власть.
Что страшнее и хуже, даже не знаю. Как по мне, и те и те, бандиты.
Года три назад я завёл себе привычку ходить в общественную баню по субботам. Один. С термосом, книгой и веником. Там я свёл весьма близкое знакомство с ментами. И вот уже который год мы ходим в баню вместе. Прибился к ним случайно, но о таком знакомстве грех жалеть, тем более в нашем городе.
Как правило, в таких банях уже многолетний, сложившийся коллектив. Группками ходят всегда в одно и то же время, зимой и летом. Группки эти разные, но всегда очень стереотипные, какие-то очень по киношному яркие персонажи.
Вот парочка стареющих алкашей с неизменным пивом и таранкой. У них можно узнать последние новости политики и как вообще дальше жить.
Вот качки, терпеливо, до теплового удара высиживающие на верхней полке, топят подкожный жир. С ними сложно поддерживать разговор. Они всегда какие-то оловянные.
А есть ещё просветлённые или опытные. С травяным чаем, который больше похож на откровенную бурду из опилок, затуманенным, но якобы всезнающим взором, своими особыми вениками из десятков составляющих. С такими опасно цепляться языками. Смесь эзотерики, туманного прошлого, зачастую весьма маргинального и не всегда легального и отеческих, совершенно бестолковых советов.
Конечно же есть сталевары. Эдакие дедушки неопределённого возраста. Таким смело можно дать и пятьдесят и восемьдесят пять лет на вид. У них всегда есть идеально круглый животик, сухенькие ножки, мутный взгляд и неуёмная тяга «поддать жару». Сидя на верхней полки, кряхтя от самобичевания веником и и отчаянно матерясь, они постоянно просят поддать. С такими у меня разговора вообще не получалось. Общаются они, как мне кажется, лишь одними междометиями.
Ну и конечно же были менты. Эти всегда сидели обособленно. Занимали самую грамотную позицию в комнате отдыха — всегда лицом ко входу, чтобы контролировать ситуацию. Пили крепкий чай с мёдом. Невзначай хвастались вениками, которые им привезли из специального заповедника под Житомиром. Или особым мёдом с горы Афон. Смотрели цепко, оценивающе и слегка надменно. Говорили в основном о машинах и кто кому вдул. Выдавал их конечно же говор. Особый, слегка приблатнённый, мурчащий в интонациях и фразах. Короткие, отрывистые и однозначныепредложения. Многозначительные переглядывания и всегда гладко выбритые лица. Весьма холёные.
Первый месяц, все постоянные на меня смотрели подозрительно. На второй месяц начали кивать, здороваясь. Спустя полгода я уже бодро помогал вымывать и проветривать баню после «этих пидарасов». Кто такие они и почему они пидорасы, мне никто не объяснил, видимо вопрос считался риторическим, но и настаивать я не стал.
А потом менты послали гонца ко мне, как потом оказалось, племянника одного из моих будущих друзей по бане. Паренёк, видимо с детства впитал культуру дяди, поэтому диалог у нас вышел своеобразный.
Слышишь, а ты ж постоянно ходишь, да? — фальшиво улыбаясь спросил меня парень.
Ага, — буркнул я с трудом отвлекаясь от книги
А мы хотим перейти в частную баню, но нужно ещё три человека. А ты по ходу нормальный. Пошли поговорим с дядей и пацанами?
У общественной бани был лишь один плюс. Она была дешева. Её устройство, именно парной, чистота и прочие детали меня не устраивали. Но и ходить в частную, хорошую баню одному, меня тоже не устраивало — слишком уж затратно. Моё увлечение баней никто из друзей не разделял, считая что в баню нужно ходить раз в год и только зимой, поэтому я обречённо из раза в раз ходил в общественную.
Так что я не стал упускать возможность и мы стали ходить в приличную баню.
Там я напустил образ дурачка. Впрочем, для этого не пришлось даже стараться. Узнав, что я айтишник, меня сразу подвергли короткому допросу «не пидар ли я?» и «где купить айфон подешевле?». На оба вопроса я ответил отрицательно и на меня стали смотреть как что-то непонятное, но прикольное.
Я же с наслаждением слушал ментовские байки, от которых, порой, волосы становились дыбом.
Порой они мало отличались от горячечного бреда наркомана и я понимал, что это выдумки. Но часто, рассказы изобиловали такими подробностями, что сомневаться в их правдивости не приходилось.
А ещё, они не пили в бане алкоголь и искренне хотели париться правильно. Поэтому, через пару месяцев, сначала нехотя, затем всё с большим интересом стали прислушиваться к тем знаниям, которые я почерпнул из книг о бане.
Там же, в бане, я понял, как работает их насквозь прогнившая система и как себя нужно с ними вести. Если коротко — не бояться и не прогибаться. А нагибать и заставлять бояться их учат и учат хорошо.
Но одно дело, когда ты общаешься с знакомыми ментами, а совсем другое дело, когда к тебе в квартиру, рано утром приходит совсем незнакомый мент с откровенно недовольным лицом.
До этого дня, с полицией мне приходилось общаться лишь эпизодически и всегда по нейтральным поводам. А здесь пока повод не ясен.
Стук повторился в третий раз и я вздохнув открыл дверь.
Доброго дня. Дiльничний Шевченкiвського району, лейтенант Iван Степанюк. Ви Валентин Валентинов? Дозвольте вiйти? — оттарабанив дежурную фразу приветствие полицейский, нагловато попытался втиснуться в дверной проём.
Обращение на украинском не удивило. После реформы, даже в тотально русскоязычном Харькове, полицейские перешли на государственный язык. В целом это немного удивляло, но закон есть закон.
Здрасьте. Да, это я. Не разрешаю. — Я решительно встал почти вплотную к нему в дверном проёме.
Я чётко помнил, что могу не разрешать входить, но на какую норму закона ссылаться не знал.
Послушай, парень, есть пара вопросов. Чем меньше мы будем пререкаться, тем быстрее всё закончится.
Переход на привычный русский, к тому же фамильярный, тоже понятен. Участковый представлял собой явное постсоветское творение. То есть смесь наглости, самоуверенности и, часто, невысокого интеллекта. Невысокий, плотный. В неброском дешёвом костюме. С проступающей лысиной на круглом незапоминающемся лице. Мнёт пухлыми пальцами папку. Но глаза цепкие, опытные. Уступать нельзя, помнил я из банных посиделок с ментами. Сожрёт. Опытный гад.
Для начала, не тыкайте мне, пожалуйста, — сказал я как можно более вежливо. — А ещё, я не расслышал ваше имя и фамилию. Я бы хотел посмотреть ваше удостоверение и записать все данные.
Умный, да? —осклабился участковый. — На, смотри…те.
Я сфотографировал служебное удостоверение.
Простите, но тут написано, что участкового зовут Вениамин. А вы представились Иван. Вы точно участковый?
Да. Вениамин. Иван то для краткости. — полицейский явно стушевался. — Давай..те уже к делу. У меня просто несколько вопросов.
Ага, как же, вот так всегда и начинается — «всего пара вопросов».
С другой стороны, откажи я ему категорически, у него будет повод подозревать меня… В чём? В том, что я научился двигать предметы силой мысли? Я лихорадочно обшарил в памяти предыдущие недели на предмет совершения чего-то противозаконного. Успел даже удивиться, насколько у меня однообразная и непримечательная жизнь.
Хорошо, Ве…Иван, заходите, спрашивайте, — суховато ответил я и пустил участкового в коридор.
Иван-Вениамин деловито огляделся. Квартира уже с прихожей выдавала род деятельности хозяев — стены увешаны абстрактными открытками, а местами и просто расписана каллиграфией.
Где вы были вчера вечером с двадцати одного до двадцати трёх часов включительно?
Внутренне я содрогнулся, но внешне сдержался.
Бегал в Саржином Яру. Затем поднялся по Науке, взял еды и пришёл домой.
Спортсмен что ли? — зыркнул на меня участковый.
Нет. Любитель. Для себя.
Ага. А что ты тогда делал в храме? Пошёл свечку ставить или шо?
Отпираться явно не было смысла. В храме я действительно был. Другое дело, откуда мент об этом узнал?
Напустив наивный вид я поинтересовался:
А как вы узнали? Там не было никого. Ворота были открыты. Я никогда там не был. Вот, решил посмотреть, что внутри.
Как узнал, — ворчливо сказал Иван. — Я двадцать лет в органах. Если мне что-то надо, я узнаю в пять секунд. Нас учили раньше-то как полагается, знаешь ли.
О, вот это знакомые нотки, подумал я. Мои менты тоже вечно ругали молодых полицейских (впрочем, часто заслуженно) и, действительно, могли найти кого или что угодно. Другое дело, что чтобы найти, у них должен появиться интерес и, часто, интерес этот выражался в определённой сумме денег. Так, например, один из моих банщиков, был специалистом по раскрытию краж мобильных телефонов. Натурально, за небольшую мзду, в течение получаса находил вора. Тем и жил, регулярно, правда, сдавая ещё и наверх по иерархии часть заработанного.
Так что ты там делал? — пытливо уставился на меня Иван.
Я же сказал вам, — искренне ответил я. — Просто зашёл внутрь посмотреть, никогда раньше не был там.
Про звёздную пыль я интуитивно умолчал. Менту это точно ни к чему, а то ещё придётся про телекинез объяснять.
Тогда объясни мне, что ты сделал с батюшкой Игорем нашим, отцом настоятелем? — неожиданно зло сказал мне Иван.
Вот это уже было неожиданно. Воцерквлённый участковый, это какая-то совсем новая форма жизни.
Извините, но я там никого не видел даже. Ворота были открыты…
Да не мели ерунды! — перебил меня участковый и нервно прошёл в комнату. — Не видел он! Мы тебя по камерам с домов соседних срисовали за десять минут. Невелика задача такую птицу яркую распознать. И потом весь твой путь найти тоже было, как два пальца. А батюшка наш без сознания лежит. Нашли его на заднем дворе утром прихожане, всего в синяках. — Иван оглянулся и внезапно сменил тон на более дружелюбный. — А интересно тут у тебя. Курить можно? Сам рисуешь всю эту муть?
Нет, нельзя, я не курю. То есть можно, на балконе. Давайте мне тоже сигарету что ли. Муть не моя. Друзей-художников.
Разговор приобретал всё более непонятный характер.
Хамовитый полицейский из советского прошлого, который регулярно посещает церковь. Если он ещё и взяток не берёт, то я поверю в единорога (почему-то, телекинез, которым я внезапно овладел за ночь, казался мне чем-то нормальным).
Мы вышли на балкон и молча закурили. Разгорался типичный жаркий июльский день. Каштан возле балкона ещё прикрывал от солнца, но лучи уже паляще пробивались.
Курить я бросил недавно. Из любопытства. Поспорил, что не буду ровно год курить. До этого момента, курил нещадно с четырнадцати лет. Начинал с окурков, втихаря стыренных из отцовской пепельницы. В студенчестве, курили вообще всё, не только сигареты. Позже перешёл на модные самокрутки. А последние пару лет на электронные сигареты. И тут, зимой, на новогоднем корпоративе, дизайнер из моей команды предложил на спор не курить год, зная мою слабость к вызовам. Цена спора — билет туда-обратно в страну, которую выбирает победивший, но не дороже ста долларов в оба конца. Проверить, не курю ли я дома невозможно, но все знали, что я слишком уважаю суть спора, чтобы пользоваться нечестными приёмами.
Что ж, спор проигран, надо не забыть признаться, что я проиграл на восьмом месяце.
Иван задумчиво пожевал губами и продолжил:
Какая-то херня на самом деле. Я вижу, что ты правду говоришь. Нас учили различать.
Ну вот опять, подумал я, мысленно закатив глаза.
Но что-то не сходится. Батюшка обычно ворота закрывает уже к девяти. По двору там всякое делает и ко сну отходит. Возраст, как никак. А тут открыто почему-то было. И ты один вошёл и вышел через пять минут. Как зачарованный ещё на руки свои смотрел почему-то. Так что надо проверить. Поехали. Сгоняем к батюшке, пусть посмотрит на тебя. Если не признает, значит будем дальше искать. Но нутром чую, что-то тут нечисто дело.
Вся эта история приобретала нежелательный оборот. Нет, не нежелательный, непонятный.
Какой-то батюшка, которого явно не было в церкви (храме, а не церкви, как оказалось, хотя разницу я не понимал никогда). Каким-то образом, этот самый батюшка, после моего посещения оказался в отключке с синяками. Какой-то странный участковый, который почему-то знает этого батюшку. Да ещё и постоянно меняет стиль общения, от приблатнённого ментовского, до вполне культурного с примесью интеллигентщины.
А если сюда ещё добавить звёздную пыль и мою внезапно появившуюся способность, получается вообще какая-то откровенная чушь из средней паршивости сериала. Не хватало ещё вампиров или зомби в довесок.
Иван вопросительно поднял брови. — Шо молчишь?
Поехали. — буркнул я.
Ага, поехали. Пешком пойдём. На машину нашей работой не заработаешь. Одевайся.
Всё-таки хорошо раньше учили сотрудников внутренних органов. Я даже не заметил, как этот неприметный толстячок расположил к себе, позволял себе фамильярничать, тыкал, незаметно переходил от лёгкого нажима, к дружелюбности.
На улице уже вовсю жарило, поэтому я решил остаться в домашней футболке и шортах. Оставалось только взять ключи, телефон уже лежал в кармане. Ну и, пожалуй, раз уж я проиграл спор, возьму стики и айкос, который я сиротливо бросил в ящик стола.
Сейчас, сигареты только возьму, — сказал я.
Склонившись на секунду над открытым ящиком стола и протянув руку к айкосу, я не удержался и снова попробовал свою способность. Айкос бесшумно скользнул в руку, а я шумно выдохнул. Не сон. Всё это не сон. Я действительно это могу. Протянул вторую руку к стикам и полупустая пачка, сделав полоборота оказалась во второй руке. Оглянулся на Ивана. Тот рассматривал каллиграфию в прихожей.
Плевать на батюшку и этого мента. Сходим, разберёмся и я продолжу изучать внезапно открывшийся дар. Тьфу-ты! Дар звучит как-то слишком по церковному, подумал я. А у меня была полная уверенность, что этому можно найти не религиозное объяснение. То есть, я готов поверить в божественное вмешательство, но только после всестороннего изучения. Главное не забыть взять побольше еды. Вот теперь я точно могу разгуляться. Сначала в KFC, за двумя Сандерс бакетами. А потом ещё и в Кампанию, к туркам, за большой порцией пилава (он же плов). Турецкая забегаловка вообще была моим фаворитом. Заведение держал турок. Ели там в основном тоже турки и арабы. Поэтому в аутентичности и качестве еды сомневаться не приходилось.
Валя, ну шо ты там? — Нетерпеливо окрикнул меня Иван.
Да, иду. Готов — откликнулся я.
Нет, точно умели учить раньше ментов.
Ты так и пойдёшь? — насмешливо кивнул на мои ноги Иван.
А что такое? А…
На ногах у меня были розовые единороги. Точнее тапочки, с единорогами. Когда-то их подарила мне моя бывшая, с которой мы счастливо учили друг друга сексу. А я, будучи ленивым и нечасто приглашая кого-либо в гости дольше чем на одну ночь, теперь не стесняясь донашивал эти тапки.
Мне нравилось покупать обувь не всем привычных брендов. У подавляющего большинства были Адидас, Найки, Пума. Ну, в крайнем случае, Нью Бэлэнс. А мне очень нравилось находить в аутлетах, во время отпусков в Европе, интересные пары Асикс, Саукони, Брукс, Хока или даже совсем малоизвестные у нас Инновейт.
Иван критически смотрел, как я вожу взглядом, выбирая одну из пяти пар кроссовок.
Чи не по хер шо носить? — саркастически спросил он.
Та пофиг в целом. — пробормотал я. И выбрал Asics Onitsuka Tiger купленные на дичайшей распродаже в аутлете под Миланом. Будет немного жарковато, зато в тон шортам.
Не понимаю до сих пор, почему для меня так важна качественная обувь. Может потому, что в детстве у меня всегда была одна пара обуви на сезон, которую я обязан был носить несколько сезонов, потому что денег не было.
На улице мы снова закурили. До Саржина Яра пошли дворами, не сговариваясь. Он, потому что участковый и знал самый короткий путь. Я, потому что харьковчанин и тоже прекрасно знаю свой район. Это вообще особое удовольствие для любого горожанина, как мне кажется, пройтись самыми короткими и неизвестными другим путями.
Валя, а ты не из этих? — спросил Иван щурясь и затягиваясь дешёвым винстоном.
Из каких из этих, — недоумённо ответил я поперхнувшись.
Ну…пидар что ли? — чуть виновато спросил Иван.
Нет. С чего вы взяли, что я гей?
А ты на себя посмотри, чисто павлин. — усмехнулся участковый.
Обобщать факты и делать выводы я умею. Квартира художников. Куча пар кроссовок. Розовые тапочки с единорогами. Ну и розовые волосы в довесок. Розовые волосы тоже результат моего недавнего спора с командой. Поджимали сроки сдачи первых драфтов по дизайну. Я уже откровенно истерил на внутренних созвонах команды. И, как обычно, дизайнер Юра, поймал меня на склонности к азарту. Он сказал, что всё успеет и, более того, клиент примет их с первого раза. И готов на это спорить. Проигравший красит волосы в розовый цвет. Результат понятен. Слово пришлось сдержать. А сходить подстричься на следующий же день я не догадался. Так и ходил, вторую неделю, с розовыми волосами. Опять же, имя бесполое. Конечно, так глянешь, чисто заднеприводный. Теперь понятно, почему Иван-Вениамин говорил, что меня было легко срисовать.
Дело в том, что я не пидар. Это, во-первых. — Назидательным тоном сказал я. — А, во вторых, это всё из-за работы, я объясню
Да мне уже всё понятно, можешь не объяснять. — Промурлыкал Иван.
У Ивана зазвонил телефон
Да, Степанюк, слухаю.
Явно подчинённый, подумал я. Тон у Ивана изменился моментально. В голосе металл и сухость.
Динамик телефона был выкручен на максимум, но я разобрал лишь матершину и неподдельный испуг в интонации говорящего.
В смысле не можешь? — оторопело ответил Иван в телефон.
Опять длинная какофония звуков, из которых я смог опознать только «бля» и «отвечаю».
Что значит не можешь зайти? Ворота что ли закрыты? Де батюшка? — уже почти кричал в трубку участковый.
Я, как и большинство современных людей, в подобных ситуациях, сделал вид, что ковыряюсь в своём телефоне. Там как раз начали приходить уведомления с рабочей почты.
Невидимый собеседник торопливо и возбуждённо продолжал тараторить.
Ты опять упоролся что ли? — Почему-то устало спросил Иван в трубку. — Жди, будем через двенадцать минут. Перекрой там всё. Ленту натяни, я не знаю. Периметр огороди. Чтобы никого там не было. Прихожан всех домой отправь.
Иван отключил звонок и затянулся остановившись.
Валя, ты точно не трогал батюшку? — спросил он, сплюнув после затяжки и метко метнув пальцами бычок в мусорный бак.
Нет конечно. — Оторвался я от телефона. — А шо там у вас стряслось?
Стряслось блять. Зам мой говорит, что не может зайти в церковь. Она его, видите ли, не пускает. Как будто бы там, как он сказал, силовое поле. Фантазёр, сука. Опять сорвался и обдолбался. Говорит, никто не может зайти. Подходят к воротам, а дальше никак. Рука, как в холодец залазит. Ноги тоже. Бред какой-то. Пошли. На месте будет видно. Ненавижу блять фантастику эту вашу.
Мне, почему-то, стало одновременно и легко и страшно. Легко, потому что я удостоверился, что всё это мне не снится и способности какое никакое, но можно найти объяснение. Страшно, потому что впереди что-то ещё более непонятное. Ну и батюшка этот опять же.
Коментарі