Тэхен

Когда Розэ сказала мне, что её хотят видеть на ужине с семьёй Тэна, я был так зол, что первым моим желанием было закрыть сестру в моей спальне, где бы этот ублюдок до неё не добрался, и выбросить ключ, чтоб её навсегда оставили в покое.

События развивались слишком быстро, а те три недели пьянящего безоблачного счастья, ставшие благословением небес, словно они наконец сжалились надо мной, сделав этот драгоценный подарок за все года ледяного холода и одиночества, теперь казались далёким сном.

Опьяненный её любовью и близостью, самим фактом того, что она позволяла мне к себе прикасаться, ласкать, целовать, заниматься с ней любовью, и не считала мои чувства к ней чем-то неправильным и мерзким, я ослабил бдительность, и теперь за мою ошибку должна была расплачиваться Розэ.

Я весь день не находил себе места, закипая от бессильной ярости, и понимал, что пока ничего не могу сделать, но, видя, как она нервничает, пытаясь расчесать волосы дрожащими руками, у меня самого сдали нервы, и я понял, что никуда её не отпущу, и пусть потом все летит к чертям, но она останется со мной этой ночью.

Мне было плевать абсолютно на все.

На гнев отца, на то, что о нас подумают другие представители преступной элиты, на последствия, которые непременно будут.

Мы с Розэ зашли слишком далеко, чтобы теперь сдаться перед обстоятельствами. В тот момент единственное, что меня волновало, было ее спокойствие.

Я не мог позволить ей идти в это волчье логово одной, и у меня темнело в глазах от ярости, когда я думал о том, что этот мерзавец будет даже просто смотреть на неё, а если бы он посмел прикоснуться к ней, я бы сломал ему руки.

Изначально я собирался сопровождать её на этот проклятый ужин, но, видя, что в её синий взгляд начало прокрадываться давнее безумие, которого я так опасался, и чувствуя, как её тонкие пальчики сминают ткань моей рубашки, и она дрожит всем телом, прижимаясь ко мне так отчаянно, словно я был её единственным спасением, я понял, что никуда её не отпущу.

Я был единственным, кто стоял между ней и тем, что скрывалось в темноте её подсознания. И я не мог позволить этим демонам вырваться на свободу.

Последовавшая за этим ночь была горько — сладкой, и я жалел, что был таким несдержанным, почти грубым, но, видя счастливую улыбку моей малышки, когда она потом лежала, свернувшись клубком у меня на груди, словно маленький котенок, которым она и являлась на самом деле, я понял, что именно это было ей необходимо — чувствовать мою силу и уверенность, знать, что я никому её не отдам.

Я тонул в ней и в сладостном безумии наших нежных томительно-сладких ночей, прежде не смея даже мечтать о таком счастье.

Но ей было хорошо со мной, и её кошмары прекратились, а может, измотанная моими долгими настойчивыми ласками, она слишком уставала, чтобы думать о чем-то другом.

Розэ была прекрасна.

Стройная и изящная, как фарфоровая статуэтка, с тонкой талией и длинными ногами, унаследовавшая неуловимый шарм и утонченность нашей матери, она заставляла моё дыхание сбиваться, а сердце - ускорять ритм даже от мимолётного взгляда, брошенного из- под длинных тёмных ресниц, и ласковой чарующей улыбки, предназначенной лишь мне одному.

И, по мере того, как она расцветала, ей все больше подходило имя, которым называла её только мама — Фэй.

Розэ Фэй.

Моя маленькая фея.

Замирая от нежности, я мягко скользил губами по её нежной коже, оставляя на ней невидимый след, чувствуя, как стучит в висках от желания обладать этим безупречным хрупким телом, и ощущая, с какой готовностью она отвечает на каждую мою ласку, каждый поцелуй, я был готов дать ей все, о чем она попросит, бросить весь мир к её ногам, если она захочет.

Но все, чего она хотела и в чем нуждалась--это лишь в том, чтобы я всегда был рядом с ней.

Тонкие пальчики, вплетавшиеся в мои волосы и невесомо поглаживавшие, пока я жадно ласкал губами её аккуратную упругую грудь, её тихие томные стоны, которые она не могла сдерживать, как ни пыталась--все это сводило меня с ума, заставляя терять голову ещё больше.

Наша запретная сладость, в которой я увязал все глубже, каждую ночь теряя себя в ней и жадно вжимаясь в прекрасное юное тело, не желавшее принадлежать никому другому, кроме меня, была самым драгоценным в моей жизни.

Но я понимал, что в этот вечер мне удалось отвлечь её лишь ненадолго, и одних слов было уже недостаточно. Я должен был защитить её от гнева отца и предотвратить этот брак, пока не стало слишком поздно.

Проснувшись незадолго до рассвета, я осторожно выбрался из постели, стараясь не потревожить сон моей девочки, но она лишь тихо вздохнула и обняла мою подушку, уткнувшись в неё носом.

Мой жадный взгляд завис на изящной спинке, открытой утренней прохладе, когда покрывало сползло с её хрупких плеч, и я осторожно вернул его на место, не удержавшись и поцеловав нежный изгиб тонкой шеи.

Розэ сонно улыбнулась и что-то мурлыкнула, но не проснулась, и я поспешил ретироваться в ванную от греха подальше, поражаясь сам себе, и тихо улыбнулся, качая головой.

Да, у меня было много сексуальных партнёрш, и все они были опытными и искушёнными в постели, но ни одна не действовала на меня так, что от одного взгляда на неё сносило крышу.

Причина была простой и банальной, но в то же время самой очевидной--я просто никого из них не любил.

Никогда не любил никого, кроме Розэ.

И её невинность и неопытность в постели возбуждали сильнее самых откровенных ласк.

Я терял голову уже от одного поцелуя, когда она прижималась ко мне всем телом, жадно притягивая меня к себе и зарываясь тонкими пальчиками в мои волосы, тихонько выдыхая от наслаждения мне в губы.

Нам было достаточно просто чувствовать друг друга рядом, чтоб все в мире снова было хорошо, и я не собирался её ни к чему принуждать, но она с таким пылом отзывалась на мои ласки, что мы неизменно теряли контроль и оказывались в постели, меж простыней в её или моей спальне.

Я чувствовал её любовь и трепетную нежность на кончиках её слегка подрагивающих прохладных пальчиков, которыми она гладила мою спину и плечи, иногда оставляя на них следы от ногтей, когда не могла сдержать рвущееся наружу удовольствие, но я был готов терпеть все, что угодно, лишь бы ей было хорошо в моих руках.

Та ночь, когда я сделал её своей, навсегда отпечаталась в моей памяти ослепительными вспышками молний, шумом неистового ливня, бьющего по стеклам, и оглушительными раскатами грома.

Разбушевавшаяся стихия как нельзя лучше отражала все то, что творилось у меня в душе в ту судьбоносную ночь, но Розэ ни о чем не жалела, так же, как и я, и мне этого было достаточно.

Вспоминая, как она хваталась за мои руки, как искала мои губы в темноте, словно я был её воздухом, как послушно выгибалась в моих руках, наслаждаясь каждым мгновением нашей первой близости, я понимал, что мы теперь принадлежим друг другу, и я никогда не смогу её отпустить.

Наша любовь была запретной, неправильной и противоестественной по меркам общества и морали, но ничего не имело значения, когда моя девочка мне улыбалась--так нежно, что я забывал, как дышать, и изящные пальчики вплетались в мои волосы и осторожно гладили, унимая боль и пульсирующее в висках напряжение после бесконечных дней в офисе.

Но наши ночи принадлежали лишь нам двоим. Сладкие, безумные ночи с привкусом несбыточных мечтаний и несбывшихся снов.

Снов о счастливой обычной жизни, где мы никому ничего не были должны и могли распоряжаться своими судьбами так, как сами того хотели…

Сны о нашей несбывшейся жизни…

Пока Розэ спала, я принял душ, с сожалением смывая с кожи едва уловимый аромат ванили, так же, как и все следы прошедшей ночи. Между лопаток немного саднило, и, взглянув в зеркало, я с улыбкой заметил новые небольшие царапины.

Малышка так расстраивалась каждый раз, когда видела их, что мне хотелось сгрести её в охапку и зацеловать любимые сладкие губки, пока они не начнут улыбаться, и она не начнёт брыкаться и возмущённо фыркать, требуя её немедленно отпустить.

Никогда, малыш. Никогда.

Ты сама выбрала меня, сама привязала к своему сердцу невидимой тонкой нитью, что была прочнее стали, и теперь ты была только моей.

Никто из моих прежних любовниц не касался меня с таким трепетом, с каким это делала Розэ, никто не смотрел с таким восхищением и обожанием.

Да, они все хотели меня, но им было нужно лишь моё тело, статус и деньги. Никого не интересовало моё сердце.А для Розэ лишь оно одно было самым важным.

Завернувшись в полотенце, я вернулся в спальню, надеясь, что мой котенок ещё спит и не расстроится, обнаружив моё отсутствие.

Её вчерашние признания в том, что она боится за меня, каждый раз, когда мы расстаёмся, заставляли меня волноваться о ней ещё больше. И ещё сильнее становилось моё желание навсегда запереть её в моей спальне, чтоб никакая мерзость не смогла до неё добраться и причинить ей вред.

Взяв в руки телефон, чтоб взглянуть на время, я увидел сообщение от Чонгука и едва не рассмеялся от облегчения.

Ты как всегда вовремя, друг.

«Я уже на пути в Сеул. Буду где-то через три часа. Твой отец дома? Хочу заехать сразу к вам, чтоб наконец прекратить этот фарс.»

Мы периодически созванивались, и держали друг друга в курсе событий. Чонгук говорил, что уже почти все уладил в Пусане и собирался домой со дня на день и спрашивал о Розэ, и, хоть я и понимал, что он волнуется о ней, как друг, но меня не мог не напрягать тот тёплый тон, с которым он говорил о ней.

Ни одна из его подружек не удостаивалась такой чести, как волнение об их благополучии.

Чонгук предпочитал особо не заморачиваться, откупаясь от своих многочисленных бывших дорогими подарками, прожигая жизнь, и без стеснения брал от неё все, что хотел, сохраняя неизменный образ беззаботного богатого повесы, и лишь когда он говорил о моей сестре, в его голос прокрадывалась непривычная теплота, которая начинала меня откровенно бесить, а ревность и обостренное чувство собственника все чаще поднимали голову, но я сдерживался, понимая, что без его помощи нам придётся туго.

Я давно и тщательно планировал наш побег в Японию, потому что, как ни странно, легче всего было спрятаться на виду и недалеко от дома, а в Токио у меня были связи, о которых не знал отец. На моем счету лежала внушительная сумма, на которую, к тому же, капали проценты, и этих денег нам с Розэ хватило бы, чтобы спокойно жить, ни в чем себе не отказывая, очень долгое время.

Розэ всегда любила страну восходящего солнца, и именно поэтому мой выбор пал на неё. Но нам был открыт весь мир,и я отвезу её, куда она захочет, стоит ей только попросить.

Но пока я все ещё не мог бросить Сеул, и наша новая жизнь откладывалась на неопределённый срок.

Но, раз теперь Чон уже был на пути домой, можно было попробовать выиграть для нас ещё немного времени.

«Ты вовремя. Мы ждём тебя. » набрал я в ответ.

Я не был уверен, дома ли сейчас отец, и где он провел остаток испорченного нами вечера, но точно знал, что он приедет, чтоб лично наказать непокорную дочь.

Но моей малышке не о чем было волноваться, пока я был рядом. А я планировал быть рядом с ней ещё очень долгое время.

Нажав «отправить», я со спокойной душой забрался обратно на постель, осторожно вытягиваясь на покрывале рядом с Розэ и с улыбкой наблюдая, как она спит.

Это меня всегда завораживало. Я словно выпадал из реальности, любуясь её кукольным нежным личиком, высокими скулами, чуть тронутыми лёгким румянцем, ровным аккуратным носиком, который забавно морщился, когда моей девочке что-то не нравилось, длинными, слегка трепещущими во сне ресницами, бросавшими тени на полупрозрачную бледную кожу, чуть приоткрытыми мягкими губами, которые я с таким упоением целовал этой ночью и жадно пил с них её стоны, и которые, словно магнитом, притягивали мой взгляд. Он снова и снова возвращался к ним, и, не сдержавшись, я наклонился и мягко прижался к ним своими, оставляя невесомый поцелуй, и нежно проводя ладонью по обнажённым плечам сестры.

Розэ тихо вздохнула и неосознанно подалась ко мне, отвечая на поцелуй, и её тонкие пальчики обхватили мой затылок, нежно поглаживая.

Я судорожно вздохнул, пытаясь справиться с пронзившим все тело возбуждением и успокоить мгновенно сбившееся дыхание и ускорившееся сердцебиение, но оказался втянут в долгий ленивый поцелуй, который начинался, как невинная ласка, но стремительно превращался в разгорающийся с каждой секундой все больше лесной пожар.

Я сдался в тот момент, когда она прижалась ко мне всем телом, с которого уже давно сползло покрывало, и у меня потемнело перед глазами, когда я ощутил тёплую атласную кожу под моими ладонями. С глухим стоном прижав её к себе, я перевернулся на спину, устраивая Розэ у себя на груди, и она довольно мурлыкнула мне в губы:

— Доброе утро…

Я улыбнулся, глядя в её, все ещё слегка затуманенные снами и желанием глубокие глаза, и нежно отвёл со лба спутанные пушистые пряди, чмокнув её в кончик носа.

— Доброе, малыш, — недовольный фырк не заставил себя долго ждать, и Розэ чихнула, уткнувшись мне в грудь.

Не удержавшись, я тихо рассмеялся, поглаживая её по разметавшимся мягким волосам, и стойко выдержал её негодующий взгляд, когда она подняла голову и угрожающе прошипела:

— Что смешного? — потребовал ответа мой грозный тигр, лишь заставив меня умилиться ещё больше и вместо желания трахнуть пришло не менее сильное желание затискать. Хотя, их вполне можно было совместить.

Мои руки не спеша провели по обнажённой спинке, притягивая мою упрямицу ближе, и её гнев тут же поутих, когда мои ладони добрались до тонкой талии, но не остановились, а скользнули ниже, властно сжав её бедра, и она прикрыла глаза, тут же расслабившись и тихо вздохнув.

Я усмехнулся:

— Что-то не так, милая?

Розэ приоткрыла один глаз и уже набрала в грудь воздуха, чтоб дать достойный отпор своему нахальному брату, но вместо этого с её манящих губ слетел лишь тихий удовлетворенный вздох, когда мои ладони легли ей на ягодицы и властно сжали, притягивая её враз обмякшее тело ещё ближе, хотя она и так почти лежала на мне.

— Так что ты хотела сказать? — вкрадчиво шепнул я, большими пальцами рисуя неторопливые узоры на её бёдрах, и она уронила голову мне на грудь, что-то тихо проворчав, но не делая никаких попыток отстраниться или убрать мои руки.

— Я хочу остаться здесь с тобой навсегда, — долетело до моего слуха едва слышно, и я помрачнел, обнимая её ещё крепче и прижимая к себе, целуя в светлую пушистую макушку и успокаивающе поглаживая по спине. Она была такой маленькой и хрупкой, что во мне все буквально кричало от желания защищать её.

Всё игривое настроение как рукой сняло, и я просто держал её в объятиях, позволяя ей напитаться моим теплом и силой, а они ей понадобятся, ведь сегодня нам предстояла первая битва.

— Странно, что отец ещё не вернулся, — тихо сказала Розэ, мазнув приоткрытыми губам по моей груди. Я вздрогнул и от этого лёгкого прикосновения, и от напоминания о том, что нас ждало впереди.

Но я ни за что не показал бы Розэ своего волнения, лишь сухо обронив:

— Наверное, весь вечер пытался уладить то, что сам натворил.

Наш особняк в пригороде Сеула был не единственной недвижимостью, что принадлежала нашей семье.

Пентхаус в одном из небоскрёбов Каннама и ещё несколько домов и квартир в разных частях столицы также были в нашем распоряжении, и отец мог быть где угодно. Вряд ли он бы поехал в компанию в такую рань.

— Ты думаешь, он сегодня появится здесь?

— Я в этом уверен, — мрачно признался я, и, почувствовав, как она вздрогнула, крепче прижал её к себе, успокаивающе поглаживая по плечам и тонкой спинке, целуя в макушку и шепча:

— Всё будет хорошо, малышка, ничего не бойся. Я не позволю ничему плохому случиться с тобой.

— Ты останешься со мной? — почти неслышно прошептала Розэ с такой непривычной для неё робостью, что у меня сжалось сердце.

Неужели она так сомневалась во мне? Разве я мог оставить её одну?

В том, что вчера произошло, был виноват только я, и лишь моя вина была в том, что я выпустил ситуацию из-под контроля, и весь этот балаган зашёл так далеко, что дошло до знакомства с семьёй, что, по сути, было равносильно помолвке. Только я один должен был отвечать за последствия, и я не собирался позволять моей девочке в этом участвовать.

— Всегда, малышка. Я всегда буду с тобой. Никогда, даже ни на миг в этом не сомневайся.

Услышав это, она немного расслабилась и тихо вздохнула, поцеловав меня в плечо и шепнув:

— Спасибо…

Я хотел напомнить ей, что ей не было необходимости за что-то меня благодарить, ведь защищать её было моей обязанностью, но я лишь сильнее обнял её, зарываясь пальцами в длинные волнистые пряди цвета лунных лучей, и притянул к себе для долгого, почти отчаянного поцелуя.

Розэ ответила с тихим беспомощным стоном, позволяя мне ласкать её губы так долго, как мне хотелось, но, когда я, наконец, отпустил её, смущённо улыбнулась и шепнула:

— Мне нужно в душ.

Я выгнул бровь:

— Это приглашение к тебе присоединиться?

Услышав этот далеко не невинный намёк, котенок тут же выпустил коготки и зашипел на меня, стукнув в грудь маленьким кулачком:

— Конечно нет, хулиган! Тем более, — она окинула красноречивым взглядом моё полотенце, которое едва держалось на моих бёдрах, судя по всему, из последних сил, — Ты там уже был!

Это было сказано таким обвиняющим тоном, словно она уличила меня в величайшем преступлении века, и я не выдержал и снова рассмеялся, откидываясь на подушки и глядя на неё из-под ресниц.

— Хватит смеяться надо мной! — снова возмутилась Розэ, уже замахнувшись на меня, но я с легкостью поймал её руки, обхватив хрупкие запястья пальцами, и притянул её брыкающееся высочество к себе, шепнув в губы:

— Я смеюсь не над тобой, малыш…

Услышав мой хриплый шёпот, Розэ мгновенно затихла. Или это так на неё действовала близость моих губ? Что бы ни было тому причиной, я улыбнулся и, оставив невесомый поцелуй в уголке её рта, шепнул:

— Мне просто очень хорошо с тобой. Ты делаешь меня счастливым.

Взгляд Розэ затуманился и потеплел, и она улыбнулась:

— Мне тоже хорошо с тобой, любимый… Но в душ я тебя не пущу.

Моя маленькая бунтарка.

Что ж, номер не прошёл.

Всё ещё усмехаясь, я с неохотой отпустил её, позволив ускользнуть от меня, но мой жадный взгляд ни на минуту не отрывался от её изящной обнажённой фигурки, укрытой предрассветными тенями, пока она не юркнула в ванную.

Розэ

Я как раз выходила из душа, закутавшись в халат, когда раздался тихий нерешительный стук в дверь, тем не менее заставивший меня вздрогнуть и испуганно сжаться.

Тэхен уже сидел на смятой постели в домашних штанах, и когда наши взгляды встретились, он мягко кивнул, без слов прочитав в моих расширившихся глазах все мои страхи и словно уверяя, что пока он здесь, мне нечего бояться.

Я понимала, что если б за дверью стоял отец, то она, скорее всего, уже б слетела с петель, не выдержав его ярости, но пока она ещё была на месте, значит, это был кто-то из прислуги.

Стук повторился и, сделав глубокий вдох, чтоб успокоиться хоть немного, я шагнула к двери, привычно надевая маску надменной ледяной принцессы.

Приоткрыв дверь так, чтоб стоящий по ту сторону не мог заглянуть в комнату и увидеть то, что никому видеть не полагалось, а именно-- полураздетого брата в моей спальне на рассвете, я выглянула в коридор. На пороге стояла горничная и нерешительно мяла в руках полотенце.

— Что случилось, Сыльги? — холодно спросила я, делая вид, что меня только что подняли с постели, и я крайне этим недовольна. Горничная нерешительно подняла глаза и тихо сказала:

— Госпожа… Простите, что разбудила, но вас немедленно хочет видеть отец.

Я вздрогнула, как от пощёчины, но тут же взяла себя в руки, хотя внутри все стремительно покрывалось льдом от ужаса.

Кивнув, я выдохнула:

— Передай ему, что я сейчас спущусь.

Служанка поклонилась и поспешила поскорее убраться подальше от недовольной госпожи.

Дрожащими руками захлопнув дверь, я тяжело прислонилась к ней плечом, закрыв лицо руками.

Если бы не Тэхен, я бы не выдержала этого колоссального давления, от которого я словно задыхалась.

Но, увидев, как я побледнела, он в ту же секунду оказался рядом, обхватывая мои запястья горячими пальцами, и порывисто прижал меня к себе, и я уткнулась ему в грудь, где ровно и уверенно билось его сердце за нас двоих, ведь моё почти превратилось в лёд.

— Успокойся, родная, прошу тебя, успокойся… Дыши, Розэ, ну же, — его голос был тихим, но твёрдым, и я судорожно вздохнула, обнимая его и глубоко вдыхая родной любимый запах, всегда придававший мне сил в борьбе с этим жестоким миром.

—Ничего не бойся, я буду рядом все время. Он ничего тебе не сделает.

Наконец взяв себя в руки, я кивнула, и Тэхен приподнял мой подбородок, мягко сжав пальцами, другой рукой все еще крепко обнимая за талию, и наклонился, глядя в глаза так пронзительно, что у меня подкосились ноги от силы этого жгучего взгляда, когда он тихо шепнул:

— Помни, я люблю тебя, Розэ. Никто не сможет нас разлучить.Ты веришь мне?

Прикусив губу, чтоб унять подступавшую к горлу истерику и рвущиеся наружу слезы, я кивнула, и он мягко улыбнулся, поцеловав меня в лоб и шепнув:

— Умница.

Быстро одевшись, мы покинули мою спальню. Мне казалось, что лестница, ведущая на первый этаж, стала просто бесконечной, но Тэхен, как и обещал, был рядом каждый шаг, крепко сжимая мою руку, и, пока его пальцы обхватывали мои так уверенно, я могла выдержать все.

Отец был в кабинете, как обычно, и, сделав глубокий вдох, я толкнула дубовую дверь и вошла, а брат тёмной тенью неотступно последовал за мной.

Отец поднял голову от лежащих перед ним бумаг и впился в меня взглядом, от которого я бы давно превратилась в пепел, если б была его воля. Но я чувствовала за спиной неотступное молчаливое присутствие Тэхена, и только осознание того, что он рядом, не давало мне упасть в обморок.

Смерив нас двоих тяжёлым взглядом, отец холодно бросил:

— Выйди, Тэхен. Мне нужно поговорить с дочерью.

У меня потемнело в глазах от ужаса от одной мысли, что брат и правда сейчас уйдёт, но он даже не сдвинулся с места, скрестив руки на мускулистой груди и ответив отцу не менее непреклонным взглядом:

— Я никуда не пойду, отец. Меня касается все, что происходит в нашей семье.

Сжав губы в тонкую линию, отец все же не стал тратить время на спор и смерил меня ледяным взглядом, процедив сквозь зубы:

— Как ты посмела ослушаться меня, Розэ?

Он не повышал тона, но в его голосе сквозила такая явная угроза, что я вся сжалась, ничего не ответив.

— Если ты думаешь, что тебя спасёт твоя выходка, ты глубоко заблуждаешься, — он встал из-за стола и направился ко мне, и мне стоило нереальных усилий не сорваться с места и не рвануть прочь из кабинета.

— Всё ещё молчишь? — он остановился почти вплотную ко мне, и я уставилась в пол, часто дыша. — Назови мне хоть одну причину, из-за которой мне не следует посадить тебя на ближайший рейс в Швейцарию, чтоб ты навсегда исчезла отсюда и больше не смела порочить честь нашей семьи! Я слишком много тебе позволял, и ты совсем отбилась от рук. Ты хоть понимаешь, в каком свете меня выставила?! Лидер организации, неспособный приструнить собственную дочь! Неблагодарная избалованная девчонка! — он все же сорвался на крик, и его ладонь со свистом рассекла воздух, а я сжалась, закрыв глаза в ожидании удара, но его не последовало. В ту же секунду тёплые сильные руки брата сомкнулись на моей талии, и Тэхен неуловимым защитным жестом толкнул меня себе за спину.

Наступила гробовая тишина, пугавшая меня все сильнее с каждой секундой.

Когда я все же решилась приоткрыть глаза, то увидела, что мой брат и отец прожигают друг друга ненавидящими взглядами, а пальцы Тэхена сжимают запястье отца, держа его мёртвой хваткой.

Стоя за его плечом, я все ещё не могла прийти в себя от шока от мысли, что отец действительно собирался меня ударить.

И Тэхен ему не позволил.

Не позволил ему притронуться ко мне, как и обещал. Но это было только начало. Это была лишь первая битва в затяжной войне за нашу любовь и свободу.

— Не смей её трогать, отец, — процедил брат сквозь зубы, и я в который раз восхитилась его непробиваемым ледяным спокойствием, под которым клокотал едва сдерживаемый гнев.

Но даже в гневе он был прекрасен.

Чего нельзя было сказать об отце, потрясённо переводившем взгляд с Тэхена на меня, почти полностью скрытую его широкими плечами.

Наконец, придя в себя, он с силой вырвал руку из хватки брата и смерил его испепеляющим взглядом.

— Что это значит, Тэхен?! Ты бросаешь мне вызов? Ты хоть понимаешь, с кем ты сейчас разговариваешь? Да как ты смеешь мне угрожать?! Всем, что у тебя есть, ты обязан мне! Вы оба в моей власти, и только я буду решать, как вести себя с собственными детьми!

Я потрясённо слушала его и не узнавала в нем человека, которого привыкла считать своим отцом на протяжении двадцати лет. Неужели он всегда был таким?

— Я не угрожаю, отец, — донесся до моего слуха спокойный твёрдый голос брата, — Я предупреждаю. Если ты ещё хоть раз решишь поднять руку на Розэ, я за себя не ручаюсь.

Я, не отрывая глаз, наблюдала за их безмолвным противостоянием, но ничего не могла сделать, а тем более вмешаться.

Все мои наихудшие страхи и опасения в одночасье стали реальностью, а глаза Тэхена метали молнии, но он был настолько прекрасен, словно тёмный ангел возмездия, спустившийся на землю во всем своём великолепии, и я невольно залюбовалась им, хоть прекрасно понимала, что сейчас для этого не время и не место.

Казалось, сам воздух в кабинете наэлектризовался от царившего тут напряжения, и уже ощутимо потрескивал.

Одна искра----и последует взрыв.

Но взрыв удалось предотвратить и на этот раз, когда спустя бесконечно долгие мгновения, пока два моих самых родных человека прожигали друг друга непреклонными взглядами, раздался настойчивый стук в дверь, расколовший повисшую между нами тремя напряжённую тишину, и на пороге возник Чонгук.

Мой спаситель.

Во все глаза глядя на него и не в состоянии скрыть своего потрясения, я даже не пыталась задаться вопросом, что он здесь делал и как оказался в нашем доме именно в тот момент, когда был нам так нужен, но я не собиралась возражать.

Подмигнув мне и обменявшись взглядами с Тэхеном, Чонгук вошёл в кабинет, закрыв за собой дверь, и я успела заметить, как они едва заметно кивнули друг другу.

— Надеюсь, я не опоздал, — устало улыбнулся он, делая шаг ко мне.

Бросив на Тэхена последний испепеляющий взгляд, отец отошёл, возвращаясь к столу, и процедил:

— Что ты здесь делаешь, Чонгук ?

Было видно, что ему откровенно надоело терпеть выходки молодёжи, которая словно сговорилась нервировать его с утра пораньше.

Все это читалось в его потемневшем взгляде, который он по очереди переводил с Чонгука на Тэхена, а затем на меня, стоявшую между ними.

Откинувшись в кожаном кресле, он сложил руки в замок на груди и выгнул бровь, в этот момент так напомнив мне брата, что мне даже пришлось тряхнуть головой, чтоб прогнать это наваждение.

— Так — так, детки… Я чего-то не знаю? Смотрю, в наше время молодёжь совсем не уважает старших и творит все, что ей заблагорассудится. Но если вы трое думаете, что у меня не найдётся способа поставить вас на место, вы глубоко заблуждаетесь! ---- грозно произнёс отец, не сводя с нас тяжёлого взгляда.

Но теперь, когда Чонгук был здесь, его угрозы уже не казались могильными плитами, прижимавшими меня к земле в попытке сломить и подчинить его воле.

Теперь, когда оба мои ангела — хранителя были со мной, я чувствовала себя неуязвимой.

— Доброе утро, господин Ким, — поклонился, как всегда отличающийся безупречными манерами Чонгук , и я едва сдержалась, чтоб не хмыкнуть и не закатить глаза.

Сидевший в глубоком дорогом кресле человек вряд ли заслуживал такого уважения.

Но я была вынуждена терпеть этот спектакль, в который мы трое оказались втянуты, так же, как и играть свою роль безропотной покорной дурочки, безумно влюблённой в лучшего друга старшего брата, который продолжал разыгрывать первую сцену этой драмы, от которой зависело наше с Тэхеном счастье и будущее.

— Простите, что явился без приглашения, да ещё так рано, но моё дело не терпит отлагательств.

Отец выгнул бровь и склонил голову, показывая, что внимательно его слушает, и Чонгук шагнул ко мне, протянув руку, и ласково позвал:

— Милая, иди ко мне.

Я почти услышала, как Тэхен скрипнул зубами, но все же отпустил меня в руки друга, хоть его пальцы на моей талии разжались с огромной неохотой.

Вложив чуть подрагивающие ледяные пальцы в тёплую ладонь Чонгука , я несмело улыбнулась ему, и он ответил мне ободряющей улыбкой, уверенно обхватывая мою руку и сжимая сильнее.

— Что все это значит? — потребовал отец, уставившись на наши сплетенные руки, и Чонгук повернулся к нему.

— Я узнал, что вы хотите выдать Розэ замуж.

Отец кивнул, все так же не сводя цепкого взгляда с наших сплетенных рук.

Чонгук выдержал театральную паузу, а потом притянул меня к себе, обнимая за талию и тихо, но твёрдо сказал:

— При всем моем уважении, господин Ким, вы ошиблись с выбором жениха.

Отец изменился в лице, и я всерьёз испугалась, что нашему плану пришёл конец, когда на его скулах заходили желваки, а глаза опасно сузились.

— Объяснись немедленно! — процедил он сквозь зубы.

Но Чонгука не так просто было испугать. Усмехнувшись, он крепче прижал меня к своей груди, накрывая ладонью мою руку, отчего я с трудом подавила желание отодвинуться.

Нет, мне он не был неприятен, но я буквально чувствовала, как тяжёлый взгляд Тэхена прожигает мой затылок.

Мне было невыносимо ощущать его боль и знать, что он вынужден молча наблюдать, как его любимую девушку обнимает и прижимает к себе другой.

— Женихом Розэ должен был стать я. И я непременно им стану, - уверенно и спокойно произнёс Чонгук , словно все уже было решено.

В кабинете повисла гробовая тишина, больше напоминавшая затишье перед бурей, и её нарушало лишь тиканье старинных напольных часов, невозмутимо отсчитывавших секунды до момента, когда наши жизни изменятся навсегда.

Не выдержав, отец со всей силы ударил по столу ладонями, заставив меня вздрогнуть и зажмуриться, и хватка Чонгука на моей талии стала ещё крепче.

— Что это за выходки?! — голос отца больше напоминал рычание, и я испугалась, что он вообще не станет дальше слушать, но друг продолжал, как ни в чем не бывало.

Похоже, они с Тэхеном спелись именно на почве схожей непрошибаемости и стрессоустойчивости в опасных ситуациях, а их покерфейсам и умению контролировать эмоции так, чтоб ни один мускул не дрогнул, даже тогда, когда они смотрели в лицо смерти, я всегда завидовала.

Не моргнув глазом, Чонгук сделал контрольный выстрел, твёрдо припечатав:

— Я люблю вашу дочь. И совсем скоро она станет моей женой.