Розэ казалось, что ее сердце сейчас просто вырвется из груди --- настолько неистово оно билось от всей той бури эмоций, что накрыла ее, когда она оказалась в постели капитана, обнаженная, дрожащая, отчаянно смущающаяся и... Жаждущая.
Жаждущая...его.
А он навис над ней, прижимая к прохладным шелковым простыням, что так резко контрастировали с жаром его тела, и, глядя на нее из-под пушистых ресниц затуманенным восхищённым взглядом, хрипло шепнул:
---- Ты красавица... --- и невесомо нежно провел по ее пылающей щеке кончиками пальцев.
А затем его жадный взгляд медленно заскользил вниз по ее телу, и первым ее желанием было закрыться от него, и руки сами собой потянулись, чтоб прикрыть грудь, но капитан перехватил ее хрупкие запястья, прижав их к кровати, и властно рыкнул:
---- Не смей закрываться от меня, златовласка! Хочу видеть тебя всю...
И, судорожно вздохнув, Розэ покорно замерла, понимая, что он без труда сломит любое ее сопротивление и все равно возьмёт все, что захочет. И, с трудом подавив желание снова трепыхнуться под ним, она опустила ресницы, позволяя его темным глазам скользить по ее обнаженной коже, дрожа под его жадным восхищенным взглядом, словно под физически ощутимой бархатной лаской.
Чонгук просто смотрел на нее, но она уже плавилась под этим жгучим, собственническим, темным взглядом, чувствуя, что немилосердно горит уже не только лицо, но и все ее тело, которое он вскоре собирался присвоить себе. Девушка дышала судорожно, рвано и совсем неглубоко, и ей казалось, что даже воздух в каюте превратился в раскалённое добела марево, словно они с ним находились посреди знойной пустыни, а не холодного ночного океана.
Но, несмотря на безумное волнение, Розэ чувствовала незнакомый сладостный трепет, зародившийся глубоко внутри под жгучим взглядом этих тигриных глаз и теперь медленно разливавшийся по всему ее телу, заполняя его топкой истомой предвкушения и заставляя покрываться мурашками и дрожать, неосознанно подаваясь ближе к капитану.
И, судя по удовлетворенной загадочной улыбке, затаившейся в уголках его мягких губ, именно этого он и добивался --- чтоб она сама сдалась без боя и ему не пришлось ломать ее.
И Чонгук действительно этого хотел. Хотел, чтобы она сама приняла его, сама признала своим хозяином и повелителем.
Но намного больше, чем ее тело, что сводило его с ума своей изящной хрупкостью, он желал присвоить себе ее гордое, непокорное, мятежное сердце --- такое же, как его собственное, и глядя на то, как она трепещет под ним в ожидании близости, он осознавал это с кристальной ясностью.
Она была похожа на золотую канарейку, и он хотел, чтобы эта маленькая певчая птичка пела только для него одного и ела с его рук, полностью ему доверяя.
Но чтоб добиться ее доверия, нужно было приложить немало усилий, ведь маленькие птички больше всего нуждались в нежности и заботе, и, словно опомнившись, Чонгук немного ослабил стальную хватку на ее запястьях, нежно погладив покрасневшую тонкую кожу, и мягко улыбнулся, ласково мурлыкнув:
---- Прости, милая... Я не хотел тебя пугать, --- он мысленно добавил "снова" и так же мысленно наградил себя затрещиной, напомнив себе, что ему стоило держать себя в руках и не набрасываться на эту хрупкую малышку, как дикарь, тем более, в ее первый раз в постели с мужчиной.
Длинные ресницы напротив слегка приподнялись, и сапфировые, уже слегка затуманенные глаза прожгли его насквозь, мгновенно сбив дыхание ко всем чертям и заставив забыть обо всем остальном мире.
Склонившись над ней, Чонгук бережно обнял ее лицо тёплыми ладонями и, погладив по точеным пылающим скулам, хрипло шепнул:
---- Этой ночью я сделаю тебя своей, малышка... и покажу, что в постели с мужчиной может быть очень хорошо... просто не сопротивляйся... расслабься и доверься мне... И я сделаю так, что ты никогда не забудешь эту ночь...
Розэ рвано вздохнула, явно снова собираясь с ним поспорить, но затем всё-таки расслабилась и прикрыла глаза, отдавая всю власть в его руки.
Отдавая в его руки всю себя.
А Чонгук смотрел на нее и не мог насмотреться... не мог налюбоваться этой совершенной, хрупкой, неземной красотой и сам себе завидовал, все ещё не веря, что к нему в руки попал такой драгоценный бриллиант, и даже не мог вспомнить, когда в последний раз испытывал такое всепоглощающее желание обладать женщиной.
Но эта юная женщина была поистине редким сокровищем, драгоценной жемчужиной, и ей требовалась достойная оправа... и его объятия идеально подходили для этой цели.
Капитан рвано вздохнул, на миг прикрыв глаза и приказывая себе успокоиться.
Но весь его самоконтроль стремительно летел в океанскую бездну, ведь лежащая под ним на постели девушка полностью околдовала его.
Она была... как песнь сирены.
Чарующе прекрасная, нездешняя, колдовская... но невероятно, смертельно опасная и губительная, ведь попавшие в русалочий плен моряки больше никогда не возвращались.
Но для капитана... было уже слишком поздно, ведь она уже зачаровала его, отравив его горячую кровь своим смертоносным сладким ядом, когда впервые метнула в него свой лазурный непокорный взгляд, поразивший его... в самое сердце.
И сейчас... она звала его, протягивая к нему тонкие руки, и манила к себе, и Чонгук покорно шел на этот зов, околдованный этой нездешней красотой... хоть и знал, что в ее объятиях наверняка найдет свою погибель... но... если... ценой за блаженство в нежных объятиях златовласой русалки была его жизнь, он готов был заплатить ее... отдать ее ей... отдать ей... всего себя... лишь бы только почувствовать сладкие губы морской феи на своих губах и утонуть в этой запретной сладости, навсегда оставшись в ее плену на дне океана...
Все ещё прижимая ее тонкие запястья к кровати, но уже мягче, нежнее, не так грубо и властно, как привык, он склонился над ней, снова накрывая ее губы своими, лишая воли и способности здраво мыслить, так же, как и сопротивляться, и почти не давая дышать.
Но в ту штормовую ночь капитан Чон даже не думал, что ради этой златовласой сирены изменит не только свои многолетние привычки, но и весь свой мир и самого себя, лишь бы только... она была счастлива.
И отныне вся его жизнь будет подчинена только ей одной и единственной цели --- делать ее счастливой.
Но сейчас он вообще был не в состоянии ни о чем думать, ведь под ним на шелковых простынях трепетал прекрасный нежный цветок, жаждущий быть сорванным, и потому все его мысли были лишь о том, как сладко будет постепенно раскрывать его, собирая с нежных лепестков божественный нектар.
Его губы мягко накрыли девичьи, целуя неторопливо и нежно, заставляя расслабиться и довериться ему, и Розэ тихонько вздохнула, выгибаясь под ним и неосознанно подаваясь ближе.
Чонгук улыбнулся, поняв, что ее тело реагирует на него вполне однозначно, хоть было совершенно очевидно, что малышка ещё сама не понимала, что с ней происходит, но он, как истинный джентльмен (которым на самом деле никогда не являлся), готов был все ей объяснить и преподать первый урок науки сладострастия прямо сейчас, и его бархатные губы мучительно медленно заскользили по ее изящному обнаженному телу, не оставляя без внимания ни одного сантиметра белоснежной шелковой кожи, и вскоре Розэ стало казаться, что они уже были везде, так же, как и горячие и уверенные мужские руки, что гладили и ласкали ее так умело и бесстыдно, и этими запретными жаркими ласками целенаправленно сводили ее с ума, заставляя желать большего... того, чему она сама не могла подобрать названия.
Чонгук больше не держал ее, но, пойманная в ловушку его крепких жарких объятий, Розэ уже ослабела настолько, что сбежать от него не смогла бы при всем желании, да и... желала она теперь прямо противоположного, а именно --- быть ещё ближе к нему... ведь, хоть он и прижимал ее к себе так крепко, что она почти не могла дышать, но ей все равно казалось, что они были... недостаточно близко.
А мужские руки все настойчивее скользили по ее податливому телу, заставляя тихие сладкие стоны все чаще слетать с приоткрытых, зацелованных им губ.
Они гладили, ласкали, сводили с ума... и она плавилась все больше, полностью растворяясь в том, что между ними происходило в его темной каюте, и с головой погружаясь в этот бездонный омут... С головой погружаясь... в него.
А Чонгук только этого и ждал и, прекрасно чувствуя, как она дрожит в его руках от накатывающих все сильнее волн возбуждения, лишь усилил натиск, не позволяя ей ни на миг вынырнуть из этой глубокой пучины и глотнуть спасительного кислорода, целуя жадно, глубоко, подчиняюще, переплетая ее дрожащие тонкие пальцы со своими древним собственническим жестом и присваивая себе ее всю, без остатка, не оставляя его золотой канарейке ни единого шанса на спасение.
Она теперь действительно была его женщиной... до кончиков тонких пальцев и трепещущих ресниц, и, на самом деле, он ощутил это, едва только увидев ее в толпе пленников на палубе своего корабля.
Как только их глаза впервые встретились, в его мятежном гордом сердце всколыхнулось нечто... смутно похожее на узнавание и... искрящуюся, незамутненную радость от новой встречи, а где-то глубоко в душе отголоском давнего, невозможно далёкого эха отдалось полузабытое:
...Навсегда твоя...
...Навсегда твой...
... Ты найдешь меня?..
...Всегда найду...
Но тогда Чонгук поспешил отмести эти глупые мысли, так невовремя возникшие в его голове, и решил, что это какая-то ересь, но сейчас, наедине с ней... снова вспомнил все то, что ощутил, впервые увидев строптивую златовласку и заглянув в эти лазурные, бесстрашные, дерзкие глаза, бросившие ему вызов, даже несмотря на то, что их силы изначально были неравны.
И сейчас в полутемной каюте, освещаемой лишь свечами и вспышками молний, разрезающих ночное штормовое небо, он ощущал не только невыносимое и практически животное желание обладать ею, но и... невероятно мощный прилив трепетной нежности к этой хрупкой безрассудной малышке.
Пожертвовать собой ради кучки незнакомых людей?
Глупая, глупая, глупая...
А если б ты попала в руки какому-нибудь беспринципному негодяю, а не ко мне?
Он ведь на самом деле и не собирался никого скидывать за борт, просто... юмор у капитана был довольно... своеобразный, и вообще хотел их всех отпустить с миром, поняв, что они напали на мелких торговцев, у которых и брать то было нечего, а она тут же бросилась на защиту тех несчастных, которых знала от силы пару дней, угодив прямиком в его сети.
Безрассудная, смелая, дерзкая...
Прекрасная...
И, хоть она наверняка считала его именно таким беспринципным негодяем, но капитан лишь улыбнулся, спрятав лукавую улыбку в уголках губ, и поклялся себе, что больше не позволит этой маленькой самоотверженной птичке делать подобные глупости.
Отныне любые глупости она могла делать только с ним, ведь... Она теперь была его... и он осознал, что никогда не причинит ей боли и не позволит это сделать никому другому... даже приблизиться к ней не даст. И никогда больше не отпустит. Ведь их встреча была предначертана самой судьбой, ещё до их рождения в этом мире.
Так... Стоит ли противиться ей?..
...Моя. Только моя...
...Бесценная жемчужина...
...Я помню тебя, любимая...
...Вспомни и ты меня, прошу...
И Розэ тоже помнила, хоть все ещё смутно и неясно, но она уже знала, что этот пугающий ее до дрожи бандит... никогда не причинит ей боли.
И хотя, впервые ощущая горячие мужские губы на своем обнаженном теле, отчаянно смущалась и трепетала, ерзая под ним, чем неосознанно распаляла ещё сильнее, но в то же время... чувствовала тот (не)знакомый сладостный трепет глубоко внутри, что постепенно охватывал все ее тело и растекался по нему истомой --- тягучей, сладкой и горячей, как растопленный шоколад.
--- Моя нежная роза... Ты прекрасна... --- хрипло шепнул Чонгук, и, с трудом оторвавшись от ее губ, совершенно одурманенный, опьяненный их податливой мягкостью и сладким вкусом, двинулся ниже, осыпая топкими влажными поцелуями лебединую шею своей строптивой пленницы, и ощутил, как девушка вздрогнула и неосознанно выгнулась в его руках, стоило только его ладони мягко сжать ее аккуратную упругую грудь.
Господи Иисусе...
В крови мгновенно полыхнуло жаром от вспышки мучительного желания обладать этим хрупким цветком.
Ведь он не солгал.
Девственницы действительно были самыми сладкими...
Нетронутые, неиспорченные, нежные... как нераспустившиеся бутоны.
И быть первым, кто познает эту божественную сладость... ни с чем не сравнимое удовольствие.
И сейчас Розэ лежала под ним, трепещущая, хрупкая, прекрасная в своей невинности... и он безумно желал сорвать этот ещё до конца не раскрывшийся бутон, но изо всех сил старался не спешить, чтоб не спугнуть ее только начавшее пробуждаться желание.
Он хотел, чтоб она сама потянулась к нему... сама попросила его об этом.
И когда спустя несколько минут ее тонкие руки легли ему на плечи и несмело сжали, он понял, что его терпение было вознаграждено, ведь до его тонкого слуха долетело едва слышное, задыхающееся и... абсолютно покорное:
--- Чонгук, пожалуйста...
И он все понял без слов.
Она приняла его.
Она попросила.
Она сама...позволила ему все.
И теперь... Он был уверен, что больше не встретит никакого сопротивления.
Склонившись над ней, он сорвал с приоткрытых манящих губ топкий жаркий поцелуй, а затем спустился обжигающей дорожкой таких же горячих поцелуев вниз по тонкой шее и, мягко сжав упругую, часто вздымающуюся от волнения грудь ладонью, вобрал тугой набухший сосок в горячий влажный рот, игриво дразня его языком и лениво посасывая, и услышал первый, ещё совсем несмелый... но уже просящий стон, и тонкие пальцы Розэ вплелись в его волосы, притягивая его ещё ближе.
И иного приглашения ему и не требовалось.
Жадно лаская ее соблазнительную упругую грудь губами и языком, капитан распалялся все больше, чувствуя, как его буквально ведёт, как от чистейшего неразбавленного рома, голова кружится и затуманивается, вытесняя абсолютно все здравые мысли и заменяя их первозданной животной похотью, от которой в паху все наливается невыносимым возбуждением и твердеет с каждой минутой все сильнее, практически требуя погрузить ноющий член в это прекрасное, юное, желанное до дрожи тело, но... спешить по-прежнему было нельзя, и, несмотря на это мучительное, сжигающее его изнутри желание, он поймал себя на том, что и сам не прочь поиграть с этой маленькой канарейкой, впервые познавшей мужские ласки... И явно получавшей от этого удовольствие, чего он, собственно, и добивался.
И теперь Чонгуку было безумно интересно, сможет ли он довести эту сладкую непорочную малышку до такого состояния, что она перестанет стесняться и сама попросит его сделать ее своей.
Немного отстранившись, он навис над ней, опираясь на руки, любуясь длинными трепещущими ресницами и алеющими скулами и, не удержавшись, снова припал к приоткрытым от сбитого дыхания манящим сладким губам, скрадывая с них такой же сладкий стон, и сам едва не застонал, ощутив, как малышка выгнулась ему навстречу, прижимаясь к нему всем своим гибким стройным телом, и сама притянула его ближе, вплетаясь прохладными тонкими пальчиками в волосы на затылке, целуя в ответ с не меньшим пылом.
Вошла во вкус, сладкая?
Черт... похоже... эта ночь будет очень долгой...
--- Нравится, милая? --- с трудом оторвавшись от ее пьянящих губ, шепнул Чонгук, заставив Розэ наконец распахнуть глаза и вынырнуть из того блаженного дурмана, в который он ее погрузил своими неторопливыми жаркими ласками.
И от того, что она увидела, ее дыхание снова сбилось, превратившись в рваные судорожные вздохи, ведь в темных глазах капитана бушевала самая настоящая буря, отчаянно желавшая вырваться наружу, но все ещё сдерживаемая длинными пушистыми ресницами, но Розэ понимала, что долго это не продлится, и когда она вырвется на волю, ее просто сметёт этим ураганом страсти.
Но...она больше не боялась, ведь... улыбка капитана была самим первозданным грехом: порочным... запретным...губительным, но таким невыносимо притягательным, что ему невозможно было сопротивляться.
Ни самому капитану, ни греху, воплощением которого он являлся.
И потому, Розэ лишь кивнула, больше не в силах говорить.
Но Чонгук хотел слышать ее, внезапно осознав, что нуждается в этом больше, чем в том, чтоб сделать новый вдох, и потому, бережно обняв ладонями ее лицо, наклонился и мягко рыкнул:
--- Не слышу.
Розэ судорожно вздохнула, на миг прикрыв глаза, вспомнив о том, что этот мужчина не потерпит непокорности, и снова утонула в его штормовых глазах, едва слышно шепнув:
--- Да, Чонгук... да...
Собственное имя вместе с тихим "да", произнесённое этими сладкими губами, было всем, что он хотел услышать, и потому удовлетворенно улыбнулся и, наклонившись к ней, выдохнул в эти желанные губы:
--- Что ж... тогда... Наслаждайтесь, миледи...
И Розэ снова пришлось покориться ему, ведь он просто не оставил ей выбора.
Чонгук вновь принялся околдовывать ее дурманящими поцелуями и ласками, и Розэ... действительно затрепетала от наслаждения в его руках, ведь он делал это так умело и неспешно, словно у них впереди было все время вселенной, скользя по ее изящному, хрупкому, дрожащему от постепенно пробуждающегося желания телу горячими ладонями и такими же горячими губами, давая ей привыкнуть к нему и его прикосновениям и смириться с мыслью, что так теперь будет каждую ночь и он теперь --- ее судьба... единственный мужчина, которого она познает... и вскоре капитан с удовлетворением ощутил, что она наконец расслабилась, позволяя ему делать с ней все, что он хотел.
И, ощутив и осознав это, он навис над ней, жадно целуя в приоткрытые губы, и жарко выдохнул в них:
--- Вот так... Моя умница.
С ее губ в ответ слетел тихий стон, и она их тут же прикусила, словно испугавшись такой откровенной реакции собственного тела, что сдалось намного раньше разума, но капитан покачал головой, глядя на нее потемневшими штормовыми глазами --- такими же, как ночное небо за окнами его каюты, и хрипло рыкнул:
---- Нет, златовласка, так не пойдет... Тебе ведь нравится то, что я делаю, не так ли?
Она несмело кивнула, глядя на него из-под ресниц так же зачарованно, как смотрел на нее он, но все ещё не желая признавать поражение, хотя поражены уже были они оба... в самое сердце.
Чонгук усмехнулся и прижал ее к себе ещё крепче, давая в полной мере прочувствовать, как сильно он ее хотел, и хрипло шепнул, почти касаясь ее губ своими:
--- Тогда... Не сопротивляйся этому и не вздумай сдерживаться. Я хочу слышать все... каждый твой стон и вздох... и мое имя... произнесённое в момент наивысшего наслаждения...
--- Но... твои люди... --- слабо запротестовала Розэ.
Чонгук замер, немного отстранившись, и удивлённо выгнул бровь, гадая, с чего вдруг она вспомнила о его людях в постели с ним.
Но, натолкнувшись на его насмешливый взгляд, Розэ тут же смутилась, краснея ещё больше, и едва слышно пролепетала:
--- Они же... будут знать... чем мы тут с тобой... занимаемся...
Услышав это, капитан несколько секунд молча смотрел на нее, пытаясь понять, шутит она или говорит всерьез, но, видя, что бедняжка окончательно смутилась, кусая губы и явно отчаянно желая провалиться сквозь землю, а затем и вовсе закрыла лицо руками с тихим писком, не выдержав такого накала страстей, приглушённо рассмеялся и уронил голову ей на плечо, мягко поцеловав в него, немного разрядив накалившуюся до предела и практически искрящуюся чувственностью атмосферу, и заговорщическим тоном шепнул ей на ушко:
--- Малышка... поверь мне... они и так это знают...
--- Правда? --- Розэ наконец отняла руки от пылающего лица, и тонкая золотая бровь недоверчиво приподнялась, и Чонгук снова не смог сдержать теплого смеха, видя, что она ему явно не поверила.
Такая невинная, Господи...
Потому он поцеловал ее в лоб, что было таким неожиданно целомудренным, по сравнению с тем, что он творил с ее телом только что, что Розэ совсем растерялась, а Чонгук, погладив ее по нежной щеке, покровительственно улыбнулся и мягко шепнул:
--- Правда, сладкая. И не волнуйся об этом. Никто не посмеет болтать или осуждать тебя. Я не позволю.
Розэ какое-то время смотрела на него, явно решая, стоит ли ему верить, но, понимая, что выбора у нее по-прежнему нет, лишь вздохнула, кивнув, и ощутила, как мягкие губы капитана невесомо нежно мазнули по ее скуле, успев заметить тронувшую их лукавую улыбку, когда он хрипло шепнул:
---- А теперь... забудь о них. Забудь обо всем и думай лишь обо мне. Я твой единственный мужчина... отныне и навсегда... и думать о других в постели со мной не позволю, поняла? Да ты и не сможешь, как бы ни пыталась, строптивица...
А затем он снова накрыл ее губы своими, не позволяя больше возражать и болтать о всяких глупостях, утягивая в глубокие, темные, ласковые воды новых, никогда прежде не испытанных ощущений, и весь мир сузился до пределов его каюты, а затем и вовсе до золотой клетки крепких объятий, в которых Розэ вскоре окончательно потеряла голову. И все остальное стало абсолютно неважным.
Она обняла его за плечи, едва успевая отвечать на его пылкие лихорадочные поцелуи, и тихо и невозможно сладко застонала, выгибаясь ему навстречу и сама прижимаясь ближе, и поняв, что она окончательно сдалась и покорилась ему, перестав волноваться о всякой ерунде, вроде того, что ее стоны будут слышны на весь корабль, Чонгук вскоре перестал сдерживаться и буквально набросился на нее, как голодный хищник, смакуя такую желанную добычу и хрипло шепча, какая она красавица и как сильно он хочет ее.
Но Розэ и сама это прекрасно чувствовала, хоть уже смутно осознавала реальность за пределами его жарких обьятий, слыша лишь шум дождя и раскаты грома --- спутники разбушевавшейся за окнами ночной грозы, но грохот собственного сердца был намного сильнее, практически оглушая, и жаркое сбитое дыхание Чонгука перекрывало собой абсолютно все, не давая больше ни о чем думать и сбивая ее собственное ещё сильнее.
И Розэ больше и не думала, покорившись своей судьбе в лице дерзкого капитана, и только чувствовала.
Чувствовала все... и он заставлял ее испытывать столько всего и сразу, что она не знала, на чем концентрироваться и за что ухватиться в этом океане новых, сладостных, мучительно приятых и будоражащих ощущений, и за неимением альтернативы хваталась за его широкие плечи, как за последний спасительный якорь.
Но ее стремительно уносило в этот безбрежный океан наслаждения вместе с ним, ведь эти новые ощущения были невероятными по своей силе и сладости, они будоражили и пьянили, воспламеняя ее кровь и сметая на своем пути последние запреты и моральные принципы.
И, на самом деле, моральные принципы, на которых Розэ воспитывалась с самого рождения, сейчас были последним, о чем она думала, ведь Чонгук действительно заставил ее думать только о нем... и желать... мучительно желать... лишь его.
И Розэ понимала, что то незнакомое, будоражащее чувство, растекающееся по ее телу густым сахарным сиропом под жаркими губами капитана, и было желанием... желанием, которое испытываешь только к любимому мужчине... и, хоть она и не любила его(какой вздор!), но в его крепких объятиях ей было так хорошо, что она дрожала, как в лихорадке, но уже вовсе не от страха, и сама подставлялась под его смелые развязные ласки, что с каждой секундой становились только жарче и откровеннее.
И если раньше ее накрывало невообразимым смущением от одной только мысли о близости с мужчиной, то в постели с Чонгуком от него не осталось и следа, ведь его полностью вытеснило собой сумасшедшее желание, сметающее все на своем пути.
Желание... Принадлежать ему.
И, как бы ни противилась этому строптивая душа гордой аристократки, но Розэ наконец признала и приняла это, сама ища в темноте его губы, а когда нашла --- ощутила тронувшую их довольную кошачью улыбку и хриплый жаркий шепот:
--- Моя девочка...
И снова это собственническое и возмутительно самоуверенное
Моя.
Словно он уже все решил за нее и вовсе не собирался считаться с ее мнением по этому поводу.
Розэ хотелось возмутиться, поспорить, крикнуть ему в лицо, что она не его и никогда не будет, но правда была в том, что она уже была его... даже до этой запретной близости.
С первого взгляда.
С первой улыбки.
С первых слов.
И как бы она не сопротивлялась, капитан не позволит ей это изменить.
И, словно в подтверждение ее сумбурных мыслей, его горячие губы вновь неторопливо спустились по ее телу, лишая последних крупиц воли и желания сопротивляться, и накрыли грудь, мягко целуя и посасывая, и Розэ выгнулась навстречу этим грешным губам с тихим сладким стоном, практически сразу забыв о своих мятежных размышлениях. Капитан прижимал ее к себе так властно и уверенно, что она слабела с каждой секундой, покоряясь ему и его желаниям, и сама подставлялась под его бархатные губы, ощущая, как влажно становится между ног от его умелых развратных ласк.
Развратных... но таких... невозможно сладких.
Розэ никогда не думала, что в постели с мужчиной можно испытывать такое наслаждение, искренне считая, что физическая близость нужна исключительно для продолжения рода, а испытывать какое-либо удовольствие от плотских утех -- грех, ведь это грязно, постыдно и порочно ---- и именно это с малых лет вбивали им в головы монахини приходской школы, но встреча с дерзким капитаном со штормовыми глазами, глубокими, как океан, навсегда изменила ее жизнь, ее мир, и ее саму, буквально пошатнув самые его основы и перевернув все с ног на голову.
"...этой ночью я покажу тебе, как хорошо может быть в постели с мужчиной... Я заберу тебя в свой рай..." --- все ещё звучал у нее в сознании его вкрадчиво --- хриплый голос, заставляя сладостную дрожь предвкушения растекаться по всему телу.
И она... Действительно этого хотела, ведь чувствовала это сжигающее его изнутри желание, полностью созвучное с ее, и понимала, что, несмотря на свои изысканные манеры, капитан Чон был самим воплощением первозданной, чистейшей похоти, сладким первородным грехом, которому невозможно было сопротивляться, настоящим испорченным развратником, порочным до кончиков своих длинных и трогательно пушистых ресниц, и, видимо, он хотел сделать ее такой же... добиться, чтоб в постели с ним она ничего не стеснялась, и превратить ее практически в портовую шлюху... его... личную шлюху.
Изысканные, идеально отточенные манеры высшего общества, в котором всю жизнь вращалась Розэ, спокойно уживались в нем с бездной пороков, главным из которых была ненасытная похоть, но этот контраст и то, с какой лёгкостью в одном человеке существовали благородный джентльмен и беспринципный бандит, просто сводило Розэ с ума, заставляя желать его так отчаянно, что у нее дрожали руки, губы и даже кончики ресниц в предвкушении так долго томимой, но неотвратимой близости, о которой раньше она читала лишь в дамских романах, втихомолку стащенных из родительской библиотеки.
Какой-то, ещё не до конца одурманенной частью сознания Розэ понимала, что должна была его ненавидеть... Ненавидеть за то, что он разрушил ее жизнь и забрал ее свободу, но она не могла, ведь... на самом деле... он освободил ее, разрушив ее старую жизнь и сломав золотую клетку, в которой она была такой же пленницей.
И, хоть он и собирался всего лишь сменить одну клетку на другую, но, сам того не осознавая, подарил ей взамен новую жизнь, полную свободы и приключений... Жизнь, о которой она всегда втайне мечтала, но даже не смела надеяться, что она у нее когда-нибудь будет, пока он не ворвался в ее мир свежим морским ветром, сметая старые закостенелые устои и устанавливая свои собственные, новые правила, ни у кого не спрашивая разрешения, ведь...
Разве можно удержать ветер?..
Он свободен, он никому не подчиняется, и дарит такую же безграничную свободу тем, кого любит...
И в ту жаркую штормовую ночь Розэ ещё не знала, что капитан станет ее свободой, ее крыльями... ее бескрайним ласковым океаном...ее самой большой любовью... Любовью... Всей ее жизни.
"...Моей свободе достаточно твоих крыльев...
...Моему сердцу достаточно твоей груди..."
Все это они ещё скажут друг другу... позже...
И это действительно будет так.
А сейчас...
Она не должна была хотеть его... но хотела.
Отчаянно, до дрожи, до умопомрачения, до самозабвения...
Хотела, чтоб он сделал ее своей... во всех смыслах этого слова.
И Чонгук тоже этого хотел.
Безумно... и глядя на нее из-под ресниц, чутко следил за каждой ее реакцией, наслаждаясь ее трепетом, рваными вздохами и закушенными от наслаждения губами.
Он не лгал, когда говорил ей, что никогда не насиловал женщин, но в том, чтоб немного надавить и подтолкнуть в нужном ему направлении --- направлении его постели, не видел ничего плохого...
Небольшое... мягкое принуждение ещё никому не вредило, если маленькие птички не могли сами принять решение.
И капитан Чон, как истинный джентльмен, всегда был готов им с этим помочь.
И потому сейчас занимался тем же самым: мягко давил и подталкивал, заставляя признавать собственные темные желания, которые, разумеется, считались неприемлемыми для благородных леди, но, в конце концов, даже благородные леди были прежде всего женщинами, жаждущими мужской любви и ласки.
У Чонгука было много женщин.
Но ни одна из них не оставалась неудовлетворенной, попав в его постель, ведь капитан Чон был страстным, опытным и искусным любовником, прекрасно знающим, как доставить женщине истинное удовольствие в постели.
И, какими бы неприступными на первый взгляд не казались некоторые из его предыдущих визави, но в итоге даже ледяные принцессы сдавались и покорялись, уступая его чарам и поистине дьявольскому обаянию, нисколько после об этом не жалея.
И он был уверен: эта строптивица тоже сдастся и покорится ему, ведь он покажет ей, как хорошо может быть в мужских объятиях --- его объятиях, а, преодолев первое смущение и робость, его златовласка быстро войдёт во вкус запретных ласк и станет лучшим экземпляром в его постельной коллекции.
Настоящей жемчужиной.
Его жемчужиной...
Чонгук усмехнулся темной порочной улыбкой, уже предвкушая, как будет ночь за ночью открывать для этой невинной малышки мир взрослых чувственных наслаждений, обучая ее всему, что знал и умел, и снова склонился над ней, жадно сминая ее грудь губами и дразня языком набухшие соски, откровенно наслаждаясь ее сладкими, просящими, жалобными стонами и чувствуя, как в паху все наливается горячей твердостью от невыносимого возбуждения, от которого он уже даже дышал с трудом, но все ещё сдерживался, ведь знал, что награда будет того стоить.
Продолжая осыпать жаркими влажными поцелуями упругую грудь строптивой златовласки, Чонгук провел рукой вниз по ее атласному животу, и она инстинктивно сжала ноги, не пуская его дальше. Но капитан лишь порочно улыбнулся...
...все ещё сопротивляешься... глупышка...
...и силой раздвинул их, надавив на внутреннюю сторону шелковых бедер. И почти застонал от того, как между ними было влажно.
Малышка оказалась такой отзывчивой, хоть и сама ещё не осознавала, что с ней происходит.
Зато знал он.
Прекрасно знал и намеревался в полной мере этим насладиться... насладиться всем: ее губами, ее потрясающим юным телом, словно созданным для любви, её стонами, ее пальчиками в его волосах, не знающих, то ли оттолкнуть его, то ли притянуть ещё ближе...
Но сегодня ночью Чонгук все решил за нее, не позволяя сопротивляться той страсти, что вспыхнула между ними, как неуправляемый пожар, и, наконец оставив в покое ее аккуратную грудь, уже ставшую влажной от его развязных ласк, спустился ленивыми смазанными поцелуями вниз по хрупкому дрожащему телу и нырнул в ещё более сладкий запретный омут, желая попробовать ее абсолютно везде... и наконец присвоить себе без остатка.
У Розэ уже все плыло перед глазами и она с трудом осознавала действительность, паря в каком-то знойном мареве, но когда ощутила, как дерзкие губы капитана мокро и словно дразняще мазнули у нее между бедер, ее словно прошило током, и она выгнулась дугой, вцепившись в его темные, как ночь, мягкие волосы, и застонала ---- возмущённо, протестующе... и умоляюще сладко, ведь то, что капитан начал творить с ее телом, было настолько... ...невообразимым...
...постыдным...
...запретным...
Что она наверняка будет гореть за это в аду, но, в то же время...его ласки были такими невыносимо приятными, что... сопротивляться этому запретному греху не было никаких сил.
И... он ведь пообещал, что заберёт ее в свой собственный рай... так чего ей бояться?..
И в эту безумную штормовую ночь его имя стало ее молитвой, а он сам --- ее новым божеством, которому она готова была поклоняться всю оставшуюся жизнь, ночь за ночью принося себя в жертву на его алтаре...
Розэ сама не знала, о чем молит его, но капитан прекрасно это знал и намеревался показать и ей.
Научить эту прекрасную русалку, впервые нырнувшую в омут запретной страсти, всему, что знал и умел, научить наслаждаться всеми проявлениями любви и, прежде всего --- ее плотской стороной, для которой она и была сотворена.
Розэ была юной богиней любви, созданной для наслаждения, и все ее тело буквально молило о нем, желало быть зацелованным и заласканным, и если его обладательница в силу пуританского воспитания все ещё противилась своей истинной сути, то капитан прекрасно знал, как разбудить ее, сломить это отчаянное сопротивление и выиграть битву между моралью и вожделением.
И потому, ощутив, как ее пальчики, наконец , приняли решение и все же вплелись в его волосы, притягивая его голову ещё ближе, Чонгук лишь удовлетворенно усмехнулся, прижимаясь губами к сладкой розовой раковине между изящных девичьих бедер, и с упоением и едва ли не с утробным довольным рычанием принялся вылизывать ее, как кот, дорвавшийся до ворованных сливок... И делал это так неторопливо, развязно и бесстыдно, словно хотел распробовать малейшие оттенки ее вкуса, не упустив ни одного, что дыхание Розэ вскоре превратилось в рваные свистящие вздохи, с шумом вырывающиеся из лёгких вместе со стонами и... его именем, ведь она даже помыслить не могла, что с ней когда-нибудь будут творить такое сладкое распутство, и потому, ошеломлённая этой бурей новых сладостных ощущений, она настолько забылась и растворилась в них, что, даже не осознавала того, что... С ее губ вместе с тихими стонами все чаще стало слетать имя капитана, и эти задыхающиеся, беспомощные, просящие стоны звучали для него самой прекрасной музыкой на свете...
Его Песнью сирены.
--- Не сопротивляйся, малышка... не пытайся это контролировать... не бойся...ничего не бойся... отпусти себя и просто насладись... --- мягко приказал Чонгук, нависнув над ней и жарко целуя в приоткрытые, искусанные от стонов губы --- такие же невыносимо сладкие, как она вся.
А Розэ уже была где-то не здесь и потому лишь покорно кивнула, вызвав на губах капитана удовлетворенную улыбку, и, оставив на ее губах ещё один долгий, влажный, топкий поцелуй, словно был не в силах от нее оторваться, он вновь спустился жаркими губами по ее дрожащему от желания телу и приник к влажным розовым лепесткам, жадно собирая ими божественный нектар ее женственности.
И когда первый шок оттого, насколько разнузданным и порочным капитан оказался на самом деле, прошел, Розэ действительно стала наслаждаться, ощущая, как жаркие волны удовольствия прокатываются по ее обнаженному телу, пока его бесстыжие губы так умело ласкают ее там, где никто прежде даже не касался, а горячие ладони крепко держат за бедра и гладят по дрожащим ногам, не позволяя вырваться и ускользнуть от него, и уйти от этой сладостной пытки, ведь Чонгук прекрасно знал, что делал, и уверенно и неторопливо вел ее в этом древнем чувственном танце страсти к точке невозврата.
Розэ не знала, сколько прошло времени, ведь ей казалось, что оно и вовсе застыло, превратившись в густую, тягучую, сладкую патоку, в которой она увязла с головой, но спустя бесконечную вечность жарких обжигающих ласк почувствовала, что уже близка к той самой черте, за которой была лишь сияющая бездна наслаждения, и всего один мазок его языка по сверхчувствительной плоти наконец столкнул ее в эту бездонную пропасть, в которой было совершенно не за что ухватиться.
И Розэ падала... Падала мучительно долго, проваливаясь в блаженную невесомость и паря в ней, чувствуя, как ее тело стало невероятно лёгким и его кружит в этом сияющем водовороте, унося все дальше и дальше...
Она все ещё дрожала, с трудом приходя к себя и чувствуя, как Чонгук гладит ее по ногам, осыпая внутреннюю сторону ее бедер неторопливыми поцелуями, словно успокаивая.
А затем он склонился над ней, завороженно глядя на нее из-под ресниц тяжёлым, темным, обжигающим взглядом, и, нежно погладив ее по щеке, хрипло шепнул:
---- Такая отзывчивая... такая послушная... такая сладкая... Ты просто идеальна, малышка... Идеальна для меня... моя... бесценная жемчужина...
Розэ смотрела на него сквозь ресницы, все ещё пытаясь выровнять дыхание, но Чонгук не дал ей и шанса это сделать, ведь это ещё было только начало их бесконечной страстной ночи, и девушка осознала это с кристальной ясностью, когда он склонился над ней, прижимая ее к постели всем своим горячим стройным телом, и прошептал в самые губы, почти касаясь их своими, дразня этим почти поцелуем и искушая хриплым бархатным полушепотом:
---- Твое тело уже признало меня, златовласка... и теперь... дело осталось лишь за твоим гордым сердцем... Отдай его мне, милая... Сдайся. Обещаю , я буду его беречь, как самое драгоценное сокровище... и...Чувствуешь?.. Ты уже давно моя. Всегда была, ведь... я --- твоя судьба...
Его хриплый шепот словно околдовывал, не давая ни о чем думать и даже дышать, и Розэ зачарованно смотрела на него, понимая, что... он был прав, и она действительно была его... с самого первого взгляда, брошенного им из-под длинных черных ресниц.
"...Моя жемчужина...
...Мой капитан...
...Только твой... навечно... любимая... "
И, читая это молчаливое согласие с его словами в ее затуманенном взгляде, Чонгук навис над ней, опираясь на руки, и, оставив на ее губах ещё один долгий нежный поцелуй и неотрывно глядя в сверкающие сапфировые озера, в которых только тонуть, чтоб никогда больше не выбраться на поверхность, хрипло шепнул:
---- А теперь держись за меня, малышка.
Она рвано выдохнула, чувствуя, как от вновь вернувшегося волнения начинают дрожать пальцы, но затем послушно обняла его за плечи и прикусила губы, которые он спустя секунду вновь накрыл своими, так же, как и все ее изящное тело своим --- невыносимо горячим и сильным... и ее сердце сорвалось в сумасшедший галоп, а думать стало совершенно невозможно, когда он уверенно раздвинул коленом ее ноги и лег между ними, а затем то самое --- твердое и горячее, что она уже ощутила, когда он так страстно целовал ее в теплой воде, но теперь словно ставшее ещё больше и длиннее, скользнуло по внутренней стороне ее бедра и уверенно проникло внутрь ее дрожащего от волнения и предвкушения тела.
Она сжалась вокруг него, неосознанно сопротивляясь этому бесцеремонному вторжению и не пуская его дальше, но Чонгук был уже не в том состоянии, чтоб принимать отказы или вежливо уговаривать; он просто взял то, что считал своим, то, что теперь принадлежало ему по праву, и не собирался отступать, пока не присвоит себе ее всю, до кончиков длинных золотых волос и пушистых ресниц... ее сердце, ее душу, ее мысли и даже ее сны, что теперь всегда будут только о нем...
Прижимая ее к себе с какой-то отчаянной жадностью, капитан буквально насиловал ее губы, сминая их своими лихорадочно---горячими, собственническими поцелуями, заставляя концентрироваться лишь на нем и той мягкой настойчивости, с которой он постепенно проникал в ее нетронутое тело, мучительно медленно погружаясь в эти манящие, как песнь сирены, влажные и жаркие глубины его личного океана, которым была она.
...Всегда... только... она.
Но затем ощущение мягкого давления внезапно сменилось резкой болью, и Розэ тихо застонала, зажмурившись и чувствуя, как Чонгук тоже замер, тяжело дыша, а затем хрипло выдохнул ей в висок:
---- Прости, маленькая. Я не хотел делать больно, но ты... слишком узкая. И сопротивляешься, не пуская меня внутрь. Расслабься... просто... Расслабься, хорошо?.. не бойся... ты у меня умница... и больно больше не будет... обещаю...
Он нежно погладил ее по щеке, стирая непрошенные слезы, а затем вновь нашел ее дрожащие губы, накрывая их своими долгим, нежным и словно извиняющимся поцелуем, и, ощутив, что она наконец немного расслабилась и перестала так судорожно сжиматься, сопротивляясь его вторжению, снова мягко толкнулся внутрь и наконец вошёл до упора с глухим стоном, что отозвался в ее теле сладкой дрожью.
--- Вот так, златовласка... теперь ты моя... только... моя... --- он порочно усмехнулся, нависая над ней горячей монолитной скалой, и мягко приказал, глядя ей в самую душу пронизывающим до дрожи жгучим взглядом, --- Дыши, малышка.
Но после этого дышать стало практически невозможно, ведь он начал неспешно двигаться, неотрывно глядя в сверкающие сапфировые омуты, раскачивая ее тело плавными, медленными, мягкими толчками, терпеливо давая привыкнуть к нему и ещё больше расширяя, наполняя и окутывая собой, и, не в силах больше выносить этот пронизывающий до дрожи, жадный, присваивающий взгляд, что был темнее и глубже самой глухой полночи, Розэ вскоре сама нашла его губы, притягивая к себе и покорно принимая в свое тело и... В свое сердце.
Чонгук ответил на ее зов сразу же, не раздумывая, словно ждал этого всю свою жизнь, и сам покорно сдался в плен, жадно сминая податливые сладкие губы его русалки своими --- настойчивыми и обжигающе--- горячими, заменяя ей кислород своими топкими поцелуями и утягивая за собой на самое дно, словно это он был хозяином в ее подводном царстве, но затем немного отстранился, снова позволяя ей дышать, и, прижался своим горячим лбом к ее, тяжело, часто дыша и словно пытаясь обуздать бушевавшую внутри бурю.
– Смотри на меня, златовласка... Я хочу, чтобы ты всегда... смотрела только на меня... --- завороженно прошептал капитан, глядя на то, как Розэ прикусывает губы, пытаясь сдержать рвущиеся наружу стоны, и утопая в бездонном сапфирово---синем омуте ее широко распахнутых ему навстречу глаз.
А затем их губы снова нашли друг друга, словно магниты, что не могли долго оставаться порознь, и лишь спустя целую вечность капитан спустился мягкими поцелуями вниз по ее нежной шее, убирая с нее длинные золотые волосы и лаская изящные ключицы и часто вздымающуюся грудь, словно созданную для его ладоней, постепенно ускоряя темп и чувствуя, как девушка под ним начинает дрожать и прогибаться, неосознанно пытаясь прижаться к нему ещё ближе.
И снова глаза в глаза... навсегда присваивая ее себе и отдавая ей взамен всего себя, делая этот прекрасный, полный чистейшего наслаждения момент частью их бесконечной вечности... и утягивая ее за собой во тьму долгих, нежных, синих ночей... всех тех, что у них ещё будут...
И Чонгук ни минуты не сомневался, что его любимая златовласка последует за ним, как следовала всегда, доверчиво вложив свою хрупкую ладонь в его...снова и снова... из жизни в жизнь... из вечности в вечность...
А пока... их первая в этой жизни ночь все длилась и длилась, превращаясь в бесконечность ласк и поцелуев, и Розэ уже не сдерживала громких стонов, метаясь под ним на смятых простынях и судорожно хватаясь за его напряжённые сильные плечи, неосознанно впиваясь в горячую загорелую кожу ноготками, и сам капитан уже дышал тяжело и рвано, с огромным трудом проталкивая в лёгкие раскаленный воздух и чувствуя, как все его тело стремительно охватывает знакомый жар, кипящий под кожей, словно обжигающая лава.
Но его златовласка... Была настоящей колдуньей... И он больше не принадлежал себе.
В ней было так узко и влажно, так невероятно горячо и тесно, что Чонгук понимал, что долго не продержится, но, как истинный джентльмен, хотел сначала доставить удовольствие своей леди, и потому немного замедлился, склоняясь над ней и невыносимо мягко касаясь ее приоткрытых и уже немного припухших губ своими.
Но Розэ, к его удивлению и восторгу, нетерпеливо застонала и повела бедрами, приподнимая их, и сама подалась ему навстречу, буквально требуя продолжения, и Чонгук удовлетворенно усмехнулся, понимая, что это хрупкая куколка вскоре станет настоящей ненасытной тигрицей в постели, и, разумеется, не имел ничего против.
Но, ощутив, как сильно она сжала его внутри, решил, что у них ещё будет предостаточно времени, чтобы насладиться долгими ласками, а сейчас он уже и сам был на пределе и едва сдерживался, чтоб не кончить от того, как сильно она сжималась вокруг него и как беспомощно ---сладко стонала его имя.
--- Посмотри на меня, Розэ... --- хрипло шепнул капитан, обнимая ее лицо ладонями и наклоняясь к ней так близко, что они практически дышали одним дыханием.
Розэ послушно распахнула ресницы, тут же наталкиваясь на затуманенный взгляд золотых тигриных глаз нависающего над ней опасного хищника, но в этот раз не отвела глаза, не испугалась, а зачарованно застыла, жадно впитывая то, что видела перед собой, ведь такой Чонгук:
растрёпанный, тяжело дышащий, со сверкающими темным колдовским огнем глазами был... прекрасен.
Распаленный до предела, и, так же, как и она, балансирующий на краю пропасти, он больше не пугал ее, а наоборот, завораживал, и теперь... с ним, она уже ничего не боялась.
И потому протянула руку, нежно отводя с его покрытого испариной лба мягкие темные волосы, и едва слышно шепнула:
--- Ты... такой красивый...
Услышав это, капитан замер, чувствуя, как глубоко в сердце от ее слов разлилось тепло и трепет, которых он никогда прежде не испытывал, а затем усмехнулся уголком своих дерзких губ, и поймав ее хрупкую ладошку, уже собиравшуюся соскользнуть с его щеки, прижал к улыбающимся бархатным губам и хрипло мурлыкнул:
--- А поначалу даже смотреть на меня не хотела...
Розэ уже хотела привычно закатить глаза в ответ на его дерзкие шутки, но в следующий момент он толкнулся невероятно глубоко, буквально выбивая из нее все дыхание вместе с умоляюще --- сладким:
--- Да... Чонгук... --- и ее глаза закатились уже вовсе не от раздражения, а от наслаждения, пронзившего все ее тело острой молнией до самых кончиков пальцев.
И, видимо решив, что церемоний на сегодня достаточно, а то эта непокорная русалка снова начнет болтать в самый неподходящий момент, Чонгук больше не останавливался, крепко прижимая ее к себе, жадно целуя и двигаясь все быстрее, все резче, пока не довел их наслаждение до пика... и оно вспыхнуло сверхновой, рассыпая бриллиантовую звездную пыль по бархату ночного неба, озаряя темную штормовую ночь и уничтожив их самих в этом небесном огне, но лишь затем, чтоб возродить из пепла к рассвету, сделав одним целым: одной душой, одним сердцем и одной судьбой...
И в ту далёкую, бесконечную, страстную ночь Чонгук навсегда сделал ее своей, присвоив себе не только ее тело, но и саму душу: гордую, мятежную, непокорную, но уже... любящую его.
***
----...Теперь, когда идёт дождь, ты всегда будешь... вспоминать обо мне, правда?..
Тихий женский смех, тонущий в шуме ливня за окнами каюты и ворчливо---насмешливое:
---- Ты ведь и без дождя не позволишь мне о тебе забыть...
--- А ты разве имеешь что-то против, златовласка?
--- Нет, мой капитан...
--- Скажи ещё раз...
--- Мой капитан.
Тихий рваный вздох, нежный поцелуй и хриплое:
--- Моя жемчужина...
--- А как... --- совсем робко, --- называется твой корабль?
Мягкая улыбка в мужском голосе и тихое и невозможно ласковое:
--- Черная жемчужина... Такая же редкая и прекрасная... как и ты...