... Розэ все ещё чувствовала себя немного пьяной после долгих, страстных и невыносимо чувственных ласк в водопаде и так неожиданно прозвучавших признаний в любви, но счастливая улыбка не сходила с ее губ всю дорогу до дома.
И когда они вечером сидели на берегу океана у разведённого Чонгуком костра, она всё ещё играла на ее губах.
Он встал, чтоб подбросить в огонь сухих веток, и с улыбкой произнес:
--- Какой сегодня прекрасный вечер, правда, малышка? Я хочу задержаться здесь подольше... А ты что скажешь? --- но, не услышав ответа, обернулся к ней, и, заметив, каким расфокусированным взглядом она смотрит в разгорающийся все ярче огонь, опустился рядом с ней и с улыбкой шепнул:
--- О чем ты задумалась, русалка?
Розэ невольно вздрогнула, словно только сейчас очнувшись от своих мыслей, и повела хрупкими плечами, а Чонгук, заметив, что они уже начали подрагивать, стянул с собственных длинный темно---синий плащ и укутал ее в него, как младенца в пеленку, невольно усмехнувшись от этой мысли.
Розэ немного смутилась от такой трогательной заботы, но затем благодарно улыбнулась, переводя на капитана бескрайний, как постепенно темнеющее над ними вечернее небо, сапфирово-- синий взгляд, и тихо произнесла:
--- Я все ещё думаю о том, что... Произошло между нами у водопада...
Капитан задумчиво улыбнулся, заправив ей за ушко шёлковую золотую прядь, и тихо выдохнул:
--- Ах вот оно что...
Розэ кивнула, отводя глаза, и так же тихо добавила, больше не глядя на него:
--- Сегодня мы... признались друг другу в чувствах, и теперь я... Чонгук, я безумно счастлива... Ведь я... даже мечтать не смела, что ты первым скажешь мне о любви...
Он нежно погладил ее по щеке, пылающей под его пальцами то ли от жара огня, то ли от вновь накрывшего ее смущения, и, неотрывно глядя ей в глаза, тихо спросил:
--- Почему, златовласка? Ты создана для любви... и поверь мне, мужчины готовы биться на дуэлях за одну лишь улыбку такой красавицы, как ты. Так почему же тебе было так трудно поверить в то, что я влюблюсь в тебя, как мальчишка, и первым признаюсь в этом?
От его слов Розэ смутилась ещё больше, ведь Чонгук всегда говорил о таких деликатных вещах настолько свободно и прямо, что она до сих пор не могла к этому привыкнуть, хоть и невольно завидовала его смелости.
Но, будучи таким смелым и прямолинейным, он ждал того же и от других людей, и от нее, в том числе, от нее... в первую очередь, и потому ей не оставалось ничего другого, кроме как сказать ему правду. И она уже почти решилась это сделать, но, не выдержав интенсивности его прожигающего насквозь пристального взгляда, все же отвела глаза, кусая губы, и едва слышно прошелестела:
--- Просто... меня никто никогда не любил... даже родная мать хотела... продать меня подороже, как вещь, чтобы обеспечить себе безбедную старость, а ты... Ты ведь поначалу тоже хотел... сделать меня всего лишь своей игрушкой для постельных утех, вот я и...
Сердце капитана неприятно кольнуло от заслуженной вины, и он сжал зубы, мысленно обругав себя последними словами, а затем порывисто притянул тихонько ойкнувшую Розэ к себе и нежно коснулся губами ее виска, глухо выдохнув:
--- Прости меня, моя хорошая... Я признаю, что поначалу вел себя, как последний мерзавец и тот самый неотёсанный мужлан, которым ты меня считала, но... теперь ведь ты уже обо мне так не думаешь... правда?
Капитан не знал, почему ему так важно было услышать отрицательный ответ, но в ожидании него даже дышать перестал, как в ожидании смертного приговора.
Но Розэ вовсе не собиралась казнить его упреками и обвинениями и лишь мягко улыбнулась, потянувшись к его лицу, и, погладив по щеке, мечтательно шепнула:
--- Ну что ты... Я никогда... и не считала тебя неотесанным мужланом.
--- Вот как? --- капитан удивлённо вскинул брови, кусая губы, чтоб не засмеяться от какого-то совершенно иррационального облегчения, накрывшего его, как волна, но, тем не менее, позволившего, наконец, снова свободно дышать, а Розэ кивнула и снова спряталась у него на груди, прошелестев едва слышно, словно не хотела, чтоб он ее услышал:
--- На самом деле... я влюбилась в тебя с первого взгляда, как только увидела на палубе... Ты был... такой статный и красивый... хоть и напугал меня... просто до чёртиков... Бессовестный бандит!
Чонгук тихо засмеялся, уткнувшись ей в волосы, и, погладив ее по плечам и поцеловав в пушистую светлую макушку, дразняще шепнул:
--- А сейчас... уже не пугаю?
--- Пугаешь, --- честно призналась Розэ, прикусывая губы и поднимая на него открытый взгляд широко распахнутых глаз маленького беззащитного олененка, и сердце капитана дрогнуло и сжалось от нежности к этой хрупкой малышке, которую он давно уже сам себе поклялся защищать всеми силами абсолютно от всего, что могло ей навредить, даже... от самого себя... и, наклонившись, он невероятно нежно коснулся ее лба тёплыми губами, хриплым от обуревавших его чувств голосом шепнув:
--- Не бойся, милая. Ничего больше не бойся рядом со мной. Я никогда не сделаю тебе больно, слышишь? Никогда. Ты... Веришь мне?
Розэ шумно выдохнула, утыкаясь холодным носиком в его теплую шею, и обняла его в ответ так же крепко, шепнув:
--- Верю, мой капитан... и теперь мне с тобой очень хорошо и спокойно, но... когда любовь только зарождается... она похожа... на рассвет. Все так красиво и нежно... и кажется, что это будет длиться вечно... но... закат все равно неизменно наступает в срок... Как бы нам ни хотелось замедлить его приход... так и у каждой любви есть свой... закат. И это... Меня печалит...
Чонгук притянул ее ближе к себе, укрывая в своих объятиях от вечерней прохлады, и, прижавшись щекой к ее мягким волосам, тихо произнес, задумчиво глядя вдаль:
---- Но солнце ведь... все равно восходит каждое утро, птичка... Так и любовь... никогда не кончается.
Розэ тихонько вздохнула, прижимаясь к его горячей груди и греясь теплом его сильного крепкого тела, что согревало лучше пламени костра, и прикрыла глаза, вслушиваясь в спокойный и уверенный стук его--- такого же горячего сердца, отчаянно желая верить в то, что он прав.
А Чонгук зарылся длинными чуткими пальцами в ее распущенные золотые волосы и, нежно погладив по затылку, с улыбкой шепнул:
--- Не думай о грустном, малышка. И не печалься заранее о том, что ещё не произошло. Пути Господни неисповедимы... Никто не знает, что ждёт его в будущем. Видишь?.. Ещё неделю назад я и помыслить не мог о том, что мне в руки приплывет такое сокровище, но сейчас ты здесь, и я... уже не представляю своей жизни без тебя...
Услышав это, Розэ подняла голову, удивлённо взглянув на него, явно не веря в то, что он только что сказал, и тихо прошептала:
--- Я...сокровище?
Чонгук тихо вздохнул, любуясь ее хрупкой, утонченной, какой-то совершенно нездешней красотой и изяществом, вновь убеждаясь в своей правоте, и, притянув ее к себе за затылок, мягко коснулся губами ее лба, прижавшись к нему своим и выдохнув без малейших колебаний:
---- Да, милая... самое настоящее. Ты --- моя бесценная жемчужина. И отныне я буду беречь тебя, как свою самую большую драгоценность. Но такой редкой жемчужине нужна достойная оправа... и я дам тебе абсолютно все, что пожелаешь.
Розэ хотела сказать ему, что у нее и так уже есть все, о чем она даже мечтать не смела всего неделю назад, но, утонув в его темном, пронзительном и невыносимо ласковом взгляде, затихла, зачарованно глядя на своего капитана. А он ласково улыбнулся, погладив ее по щеке, и тихо выдохнул, глядя ей в самую душу, доверчиво распахнутую ему навстречу:
--- Ты никогда больше не будешь ни в чем нуждаться, моя хорошая. Отныне я всегда буду заботиться о тебе, любить и оберегать тебя, ведь... больше всего на свете я хочу приручить тебя, сделать зависимой от моих рук и губ... Навсегда привязать к себе... Хочу, чтобы ты осталась со мной по своей воле... чтобы ты сама не захотела уходить... И я хочу знать лишь одно. Ты позволишь мне это, малышка? Останешься со мной по доброй воле? Доверишься мне?
Девушка хотела сразу же кивнуть и заверить его, что доверяет ему даже собственную жизнь, но... какая-то неясная тревога все равно скреблась внутри, царапая грудную клетку, и, не выдержав, она тихо шепнула:
--- Я... Так отчаянно хочу верить тебе, Чонгук, но... Мне все равно тревожно, ведь... все произошло так быстро... все слишком второпях и сгоряча... Как блеск зарниц, который потухает...
--- ...едва сказать успеешь: "блеск зарниц"?.. --- закончил за нее капитан, дерзко усмехнувшись, и ее глаза потрясенно расширились, а с губ слетел тихий восхищённый вздох:
--- Ты читал Шекспира?!
И это восхищение лишь усилилось, тут же отразившись в ее взгляде, когда он кивнул, погладив ее по щеке.
--- Конечно, читал, милая. Я ведь тоже получил прекрасное образование.
Услышав это, Розэ вновь смутилась, мысленно надавав себе пощёчин, и тут же поспешила исправить ситуацию, испугавшись, что снова невольно оскорбила этого безбашенного красавца своими поспешными и в корне неверными выводами, и, сжав его широкие запястья своими хрупкими пальчиками, с жаром произнесла:
--- Прости, я ни в коем случае не хотела обидеть тебя, подвергая сомнению твое образование и ум!.. просто ты... Ты такой... Ты невероятный, Чонгук... и я до сих пор... боюсь поверить... своему счастью. Боюсь поверить в то, что нашла свою истинную любовь посреди бескрайнего океана, да ещё при таких обстоятельствах.... и мне... безумно страшно...
Услышав это, капитан нахмурился и неосознанно притянул девушку ближе к себе, словно желая спрятать от всего того, что так ее пугало, укрыть в своих объятиях, защитить ото всех бед и тревог, и нынешних, и грядущих, и, мягко сжав ее подбородок, наклонился к ней, внимательно вглядываясь в прекрасные, как древний океан, сапфировые омуты ее глаз, глухо шепнув:
--- Почему, детка?
А Розэ подняла на него взгляд, в котором застыла давняя тоска бесконечного одиночества, в котором она жила все эти годы... до него, и с ее губ слетело почти отчаянное:
--- Потому что я... Я уже так сильно люблю тебя, но боюсь, что мы потеряем друг друга... так же стремительно, как и нашли, ведь у бурных чувств неистовый конец...
Но Чонгук не позволил ей договорить, видя, как начали дрожать ее губы, и наклонился, настойчиво прижимаясь к ним своими --- мягкими и горячими, словно хотел этим долгим жарким поцелуем согреть ее и успокоить, растопить вновь начавший охватывать ее сердце многолетний холод одиночества и убедить ее, что она больше никогда не будет одна, что он теперь всегда будет рядом с ней.
И хоть поначалу он не хотел уходить, упорно цепляясь острыми ледяными когтями за ее драгоценное нежное сердце, но в конце концов Розэ... поверила ему.
Доверчиво потянулась навстречу его горячим ласковым губам, как цветок к солнцу, раскрылась под ними, словно медленно пробуждающиеся на рассвете под ласковыми лучами лепестки роз, и зарылась нежными пальчиками в темный шелк его волос, тихо выдохнув ему в губы и доверчиво прижимаясь ещё ближе.
И Чонгук понял, что теперь для него не существовало ничего дороже этого безоговорочного доверия и этого драгоценного сердца, что сейчас так отчаянно трепетало под его ладонями, боясь снова быть брошенным и обманутым.
Но он поклялся себе, что никогда больше этого не допустит.
--- Не бойся, малышка... Ничего больше не бойся... ведь я теперь всегда буду рядом, слышишь? Хорошая моя... --- хрипло шепнул Чонгук, с трудом заставив себя оторваться от ее сладких губ, что всегда сводили его с ума в считанные секунды, и прижался к ее лбу своим, обнимая ее лицо тёплыми ладонями, --- Наша любовь не станет трагедией, Розэ... Я не допущу этого. Я так долго искал тебя... и нашел посреди бескрайнего океана не для того, чтоб потерять.
--- Обещаешь? --- шепнули ему в ключицы робко и почти неслышно, и сердце капитана болезненно сжалось от этой неуверенности и того, как дрогнул и сломался ее тихий голос.
И, чтоб искоренить эту проклятую неуверенность и заставить ее навсегда исчезнуть, он прижал Розэ к себе так крепко, как только мог, и глухо выдохнул:
--- Обещаю, любимая.
Он ощутил, как Розэ замерла в его руках, а затем тонкие пальчики потянулись к его лицу, обнимая и заставляя опустить голову и посмотреть в ее широко распахнутые доверчивые глаза, и ее тихое и все ещё совсем несмелое:
--- Скажи ещё раз... Пожалуйста... --- окончательно разбило ему сердце.
Чонгук прижал ее к себе почти с рычанием, отчаянно желая защитить, укрыть в своих объятиях от всего мира, который причинял ей лишь боль все эти годы, и хриплым от переполнявших его чувств голосом шепнул:
--- Любимая моя... моя прекрасная морская колдунья... Моя нежная... бесстрашная девочка... Моя Розэ.
И повторяемое им почти в каждом предложении возмутительно уверенное "моя" ее больше... совсем не возмущало, ведь Розэ была счастлива.
Впервые в жизни она испытывала такое бескрайнее, всепоглощающее, переполняющее ее душу счастье, от осознания того, что ее любят так же безоглядно и неистово, как любила она сама, и ее длинные ресницы трепетали, безуспешно пытаясь стряхнуть непрошенные слезы.
И, не выдержав этого шторма, разыгравшегося в ее душе, она потянулась к Чонгуку, как к своему единственному якорю в этом бурном море, и умоляюще шепнула:
--- Любимый мой... Мой капитан. Ты мне так нужен... --- и он встретил ее на полпути, понимая, что отдаст ей даже свою жизнь, если она захочет.
Но сейчас она хотела совсем другого... и их желания полностью совпадали.
И потому, когда он хрипло шепнул в ее дрожащие губы:
--- Иди ко мне, русалка... --- они послушно приоткрылись под его мягким напором, впуская и покоряясь, ведь его морская колдунья теперь навечно была привязана к нему невидимыми, но самыми прочными узами --- любовью.
И в ту ночь она впервые смотрела на далёкие тропические звёзды, что сверкали на темно---синем бархате неба, словно бриллианты, и видела в них линии двух судеб, что навечно сплетались в одну под тихий шум волн, неспешно накатывавших на берег, но даже эти прекрасные звёзды не сияли так ярко, как глаза ее любимого пирата, смотревшие отныне лишь на нее.
Чонгук наклонился к ней, приподнимая ее лицо и мягко накрывая ее губы своими, успокаивая ее дрожь и без слов давая безмолвное обещание любить и беречь, а затем осторожно стянул с хрупких плеч свой плащ, которым сам только что укрыл, и бережно уложил на него, не прекращая целовать так нежно и до мурашек трепетно, что под трепещущим ресницами его златовласки вскипали непрошенные слезы.
Но он не позволил ни одной из них пролиться, бережно стирая своими ласковыми губами и не позволяя больше думать ни о чем, кроме него.
В ту ночь он ласкал и целовал ее так трепетно, словно она была хрустальной, и он теперь боялся, что она может разбиться в его руках от малейшего неосторожного движения.
Зато Розэ больше не боялась.
Не боялась ничего.
И даже если бы весь мир был против нее, она знала, что он теперь стоит за ее спиной, сильный и нерушимый, как скала, защищая и оберегая.
Его любовь, в которую она наконец поверила безоговорочно, нырнув в этот омут, очертя голову, стала ее броней, ее самой надежной защитой, ее крыльями, ее счастьем и ее свободой.
И потому она отвечала на его жаркие ласки так же пылко и страстно, безоглядно теряя себя в нем и в той любви, которую чувствовала теперь в каждом его прикосновении и в каждом поцелуе.
С океана дул прохладный вечерний бриз, но тепло разгоравшегося все ярче костра не давало ей замёрзнуть, так же, как и тепло обнаженного мужского тела, прижимавшего ее к синему бархату плаща и прижимавшегося к ней вплотную, обволакивая, укрывая собой, согревая и защищая, а его ласковые губы без слов признавались ей в любви... снова... и снова... и снова...
И каждый поцелуй и касание буквально кричали о том, что она теперь его, только его... навсегда... навечно...
И Розэ верила... Безоговорочно и безоглядно верила этим губам, потому что отчаянно хотела этого, отчаянно жаждала этой любви, о которой мечтала всю жизнь, но даже самой себе боялась в этом признаться.
Но теперь с ее глаз словно спала пелена, и она осознала, что этот опасный, дерзкий и пугавший ее до дрожи капитан пиратов и был этой любовью... Той самой недостающей, но самой жизненно важной частью ее сердца, о которой она мечтала долгими одинокими ночами, даже не зная, есть ли она в этом мире или это всего лишь ее несбыточные грёзы... И даже не смела надеяться, что найдет его в реальности.
Но все равно всю жизнь ждала его, чтобы он пришел и спас ее от этого беспросветного одиночества... Чтобы наполнил ее жизнь любовью и радостью, смехом, солнцем и счастьем --- бескрайним, как древний океан, позволивший им, наконец, встретиться.
И он пришел.
И без лишних слов и не спрашивая разрешения, просто присвоил ее себе так, словно она всегда была его, ведь она и правда... Была.
Навечно.
До скончания времён.
Пока последняя звезда не погаснет на небосводе...
Она всегда...
Будет...
Только...
Его.
Навечно его.
Бесконечно влюбленная, очарованная, покоренная им... И так же бесконечно любимая в ответ.
И Розэ была уверена, что он чувствует то же самое, ведь... так не целуют, когда не любят... когда не хотят до дрожи...
А он хотел... и любил... и доказывал это каждым трепетным касанием, каждым нежным поцелуем и хриплым шепотом ей в губы:
--- Моя девочка... Любимая моя... Моя умница...
Чонгук стал ее свежим морским ветром: игривым, дерзким и безбашенным... И подарил ей свои крылья --- черные паруса "Жемчужины", и она теперь могла летать вместе с ним и не боялась упасть, ведь он держал ее крепко, у самого сердца.
И Розэ больше не было страшно.
Она распахнула глаза, когда он мягко и невероятно бережно проник в ее тело, начиная медленно двигаться, и впилась ноготками в его широкие напряжённые плечи, подаваясь ему навстречу всем телом, душой и сердцем, полностью раскрываясь перед ним и отдавая ему всю себя, зная, что он так же полностью --- ее и никогда не причинит ей боли.
"Черная жемчужина" покачивалась вдали на волнах, а Розэ смотрела в стремительно темнеющее ночное небо, видя над головой теплые тропические звёзды, и тонула в этой бездне --- такой же бездонной, как завораживающая бездна темных глаз Чонгука, пока они не закрылись от накрывшего его экстаза, утягивая и ее за собой в этот огненный водоворот.
Чонгук прижался лбом к ее плечу, тяжело дыша и чувствуя, как бешено стучит в груди ее сердце, --- так же, как и его собственное, и уже зная, что никому не позволит причинить боль этому драгоценному сердцу, уже любившему его так беззаветно... Ведь эта хрупкая малышка, что сейчас дрожала от наслаждения в его руках, навсегда завладела его сердцем... нет... она сама стала им, и ради нее он был готов абсолютно на все...
Но тогда капитан ещё не знал, что сам станет ее погибелью, ее проклятьем, ее болью и ее слезами, но и... самым большим ее счастьем... Любовью всей ее жизни... И всех, что будут после...