Розэ
Чонгук крепко прижимал меня к себе, не собираясь выпускать из объятий, и у меня внутри все дрожало и сжималось вокруг него, вспыхивая все никак не желающими затухать искрами только что пережитого удовольствия, и я гладила его по чуть взмокшим волосам и напряжённой спине, слушая, как постепенно успокаивается его дыхание, и ощущая нежные неторопливые поцелуи на шее и плечах. Наконец, немного придя в себя, он поднял голову с моего плеча и улыбнулся, потеревшись носом о мой нос, а затем мягко шепнул, погладив меня по щеке и убирая с нее спутанные волосы:
--- Все в порядке, малыш? Я не сделал больно?
Я закатила глаза с тихим фырком и улыбнулась:
--- Ты сделал мне настолько хорошо, что я улетела из собственного тела, о какой боли ты говоришь?
Услышав это, он мягко улыбнулся и, наклонившись, легонько поцеловал меня в губы, и это было настолько нежно и невинно, словно это и не он только что довел меня до сумасшедшего оргазма самым непристойным и грязно-- сладким способом из всех возможных.
--- Это все, что я хотел услышать, любимая... --- тихо выдохнул он мне в губы и снова притянул к себе, положив голову мне на грудь, с удовлетворённым вздохом прикрыв глаза и позволяя моим рукам блуждать в его мягких полуночных прядях.
Чонгук спрашивал это почти всегда после секса, когда неосознанно "увлекался", как он это называл, и терял над собой контроль, а потом ещё долго переживал, что сделал мне больно, а я не признаюсь, чтоб не расстраивать его.
Дурашка... любимый, нежный, заботливый, чуткий мальчик...
Он даже не подозревал, насколько сильно меня завораживал, когда становился таким несдержанным и неуправляемым, позволяя наконец увидеть себя настоящего: пылкого, страстного и... совершенно крышесносного.
И хоть я безумно любила его нежность и трепетность, с которой он относился ко мне вне спальни, оберегая буквально от всего, что, по его крайне предвзятому мнению, могло мне навредить, но то, каким пылким и необузданным Чонгук становился со мной в постели, околдовывало меня ещё больше, заставляя снова и снова влюбляться в него.
И то, как он трахал, когда входил в раж… не занимался любовью, а именно трахал, в самом развратном, порочном и сладком смысле этого слова, делая меня его послушной куклой для постельных утех... приносило немыслимое удовольствие.
Мне нравилось подчиняться... а ему --- подчинять. И наши желания полностью совпадали.
Вот и сейчас у меня в ушах все ещё звенели мои собственные крики, которые действительно больше не надо было сдерживать, и это безусловно раскрепощало, а внутри --- там, где он был до сих пор, все дрожало и сокращалось в сладких спазмах, рассыпая под кожей высоковольтные искорки удовольствия, которое и не думало затихать.
--- Думаю, эта кровать прошла краш-- тест, так что... мы определенно здесь задержимся... А ты что скажешь, Бэмбиай? --- с лукавой улыбкой мурлыкнул Чонгук спустя какое-то время, оставляя лёгкий поцелуй в ямке между моих ключиц. Я тихо засмеялась, зарываясь пальцами в его мягкие волосы, и нежно взьерошила их, ответив ему красноречивым взглядом.
---- Ну, то, что она не развалилась под нами в самый ответственный момент, уже хорошо, но, боюсь, на стене осталась вмятина от того, насколько интенсивный краш --тест ты устроил ей... и мне, --- усмехнулась я, лениво пропуская сквозь пальцы темный шелк его волос и целуя в растрепанную макушку.
Чонгук весело фыркнул и, подняв голову, упёрся подбородком мне в плечо, выразительно выгнув бровь и мурлыкнув:
--- Вмятина на стене это ерунда. Меня больше волнует другое... Неужели... для тебя это действительно было... слишком, Бэмби?
Теперь уже пришел мой черед фыркать и закатывать глаза, ведь я буквально десять минут назад сказала ему, что все было замечательно, но, похоже, непомерное эго доктора Чона требовало регулярной подпитки в виде комплиментов его "скромной" персоне, и начинало чахнуть, когда долго ее не получало, и этот похотливый кошак, совершенно не стесняясь, сам начинал их внаглую выпрашивать. Вот уж действительно кто никогда не умер бы от скромности...
Он прекрасно знал ответ на свой вопрос, но все равно хотел услышать его от меня, и потому мне ничего не оставалось, кроме как в очередной раз сообщить любимому мужу, что...
---- Ну что за глупости, Чонгу?.. Это было… --- я мечтательно вздохнула и прикрыла глаза, все ещё ощущая внутри его тепло, ---- Невероятно…
И потому снова пропустила тот момент, когда из сонной и милой кисы Чонгук переключился в режим опасной и хищной тигры и навис надо мной, опираясь на руки, но по-прежнему не выходя из моего тела, и с тихим смешком шепнул мне на ухо, слегка прихватывая мочку зубами:
--- Я рад, что тебе понравилось, малышка…
Снова дразнит.
Довел до состояния бессловесной, умоляющей, дрожащей, цепляющейся за его плечи, задыхающейся сущности… отправил в нирвану...
И снова дразнит.
Ведь знает же, прекрасно знает, что слово "понравилось" и близко не подходит для описания того, что я испытывала каждый раз во время близости с ним.
Засранец.
Неимоверно бесячий, наглый, развратный, пошлый до жути, горячий... но такой... любимый засранец.
На которого я никогда не могла долго сердиться, несмотря на все его выкрутасы и выходки. И он это прекрасно знал.
Я встретилась взглядом с его тёмными смеющимися глазами и, натолкнувшись на лукавую, дерзкую и крайне самодовольную улыбку удовлетворенного самца, лишь укоризненно посмотрела на него и тяжело вздохнула.
Чонгук же, получив очередное доказательство своей мужской состоятельности и бесподобности в целом, лишь тихо рассмеялся в ответ на мои красноречивые взгляды и вздохи и чмокнул меня в нос, а затем снова примостился у меня на плече с тихим довольным вздохом и выдохнул мне в шею крайне самодовольное и требовательное:
--- Ну, раз настолько понравилось, тогда... Гладь. Я ведь... заслужил, правда?
--- Господи, Чонгу... --- я снова засмеялась, не понимая, что за магия позволяла ему практически мгновенно переключаться из режима горячей необузданной секс---машины, только что затрахавшей меня почти до обморока, в милую печеньку с корицей, требующую его гладить, но счастливая улыбка намертво приклеилась к моим губам, и я обняла его за плечи, шумно чмокнув в макушку, как большого сонного ручного тигра, и проворковала:
--- Ты все ещё плохая, пошлая и безумно наглая тигра, но в то же время ты умудряешься быть настолько милым, что... это просто незаконно.
--- Почему? --- с блаженным вздохом полюбопытствовало мое сонное счастье, когда я начала мягко массировать его плечи и затылок.
--- Потому что... такой передоз милоты крайне опасен для моего хрупкого сердца, Чонгу. --- изо всех сил кусая губы, чтоб не рассмеяться, сообщила я ему, снова зарываясь пальцами в его мягкие темные вихры.
Услышав это, он замер, а затем поднял голову и мягко улыбнулся, глядя на меня из-под трогательно пушистых ресниц бесконечно влюблёнными глазами:
--- Твоему сердцу рядом со мной ничего не угрожает, любимая... напротив... только со мной оно в полной безопасности... Ты ведь знаешь это, правда?
От его тихих слов атмосфера в нашей спальне снова неуловимо изменилась, из игривой став трепетной и романтичной, и я прикусила губы, погладив его по теплой щеке, и шепнула, чувствуя, как горло перехватило от внезапно нахлынувших чувств:
--- Знаю, родной.
Тигриные глаза напротив вспыхнули обжигающим теплом, и Чонгук потянулся ко мне, мягко накрывая мои губы своими, с улыбкой шепнув, прежде чем поцеловать:
--- Умница.