Лиса

После похорон Чонгука прошла неделя, но мне казалось, что время просто остановилось. После той ночи, когда Тэхён до самого рассвета охранял мой сон, укрывая меня от пробирающего до костей холода в своих тёплых надёжных объятиях, я чувствовала себя так, словно... Словно изменила Чонгуку.

Предала его.

Я понимала, что это был абсурд, но избавиться от этого навязчивого ощущения никак не получалось , и я знала, что больше не могу позволить лучшему другу брата спать со мной в одной постели, хоть и понимала, что все его действия были направлены исключительно на утешение и поддержку. Но я... Просто не могла.

Я боялась, что мое отчужденное поведение наутро может ранить его, но Тэхён , казалось, и сам все понял, и больше не настаивал на том, чтобы оставаться в моей комнате до утра.

А спустя два дня я не выдержала и попросила его отвезти меня домой и он, в конце концов, исполнил мою просьбу, хоть и уговаривал остаться в его доме, но я отчаянно хотела вернуться.

Мне казалось, что таким образом я буду ближе к погибшему брату, хоть и понимала, что это бессмысленно, ведь его уже ничто не могло вернуть.

Но, даже оказавшись в нашем особняке, я так и не смогла заставить себя зайти в его комнату, так как мне казалось, что я просто сломаюсь, если увижу его пустую спальню с застеленной кроватью, на которой когда-то спала вместе с ним...

Я запретила слугам трогать его вещи и, обнаружив в своём шкафу одну из его чёрных рубашек, которые когда-то " позаимствовала" , хотя на самом деле попросту стащила, я не смогла сдержать жгучих слез, прижав прохладный шёлк к щеке и вдыхая едва уловимый аромат Чонгука, что все ещё остался на нем.

Почему, почему, почему он ушёл, почему бросил меня?...

Но ответом мне была лишь тишина.

***

Дни шли за днями, сливаясь в один сплошной поток, но все они были абсолютно одинаковыми. Я не выходила из своей комнаты и почти не поднималась с постели, с трудом заставляя себя есть и принимать душ, но все чаще еда, которую мне приносили, оставалась нетронутой.

Тэхён, видя моё состояние, мрачнел все больше с каждым днем , и в его глазах теперь все время плескалась горечь и нескрываемая тревога за меня.

Я все ещё не могла до конца осознать , что мы с ним теперь были женаты, и для меня это слово по-прежнему ничего не значило, ведь он продолжал вести себя, как и раньше, исключительно в рамках дружбы, но приходил каждый вечер и подолгу сидел со мной, спрашивая, как я себя чувствую и уговаривая хоть немного поесть, попутно рассказывая о том, как прошёл его день, и в эти моменты я даже немного оживала и отогревалась его теплом, позволяя ему обнимать меня, мягко целовать в лоб и желать спокойной ночи, но когда за ним закрывалась дверь, я вновь оказывалась один на один с пустотой, холодом и моей исчезнувшей памятью, которая все никак не желала ко мне возвращаться.

Я прекрасно помнила то, что он сказал мне.

Чонгук погиб в аварии.

Но было что-то ещё, что-то, не дававшее мне покоя с той самой ночи, когда это случилось, и о которой я не помнила абсолютно ничего.

Мне казалось, словно те исчезнувшие воспоминания были самыми драгоценными, что важнее этих утерянных воспоминаний не было ничего в моей прежней жизни, но их словно намеренно стёрли, оставив на их месте лишь размытое пятно, хотя я точно знала, что они были там.И в этих воспоминаниях скрывались ответы на все мучившие меня вопросы, не дававшие мне спать вот уже которую ночь подряд. Эти потерянные воспоминания о весне и лете маячили на границе моего сознания, но упорно ускользали каждый раз, когда я пыталась дотянуться до них, и я чувствовала, что начинаю постепенно сходить с ума.

И теперь ночи стали для меня настоящим кошмаром.

Казалось, все демоны, с которыми я так отчаянно боролась всю свою жизнь, теперь выползли наружу и тянули ко мне из темноты свои костлявые скрюченные пальцы, нашептывая, что я не должна была остаться в этом мире, что я должна была... умереть... умереть... умереть…

Я в ужасе зажимала уши руками, но их мерзкий шёпот все равно прокрадывался в мои сны , а единственного человека, который мог прогнать их одним своим присутствием, не было рядом.

И больше никогда не будет.

От одной этой мысли, снова и снова вспыхивавшей в моем измученном сознании, хотелось кричать, и я сворачивалась клубочком под одеялом, пытаясь хоть немного согреться и сотрясаясь от беззвучного плача.

Я не хотела жить, я хотела к Чонгуку.

Но его не было.

А потому не было и меня...

... Но в одну из этих нескончаемых, заполненных кошмарами ночей мне приснился совсем другой сон. Впервые за все это время мне снился Чонгук. И уже во сне я поняла, что больше не хочу просыпаться. Никогда.

Весь в чёрном, с непослушной тёмной чёлкой, спадающей на ласковые глаза, что смотрели на меня с такой нежностью, от которой моё сердце снова и снова разбивалось на мелкие осколки, он стоял напротив меня, всего лишь на расстоянии вытянутой руки, и был настолько прекрасен, что у меня перехватывало дыхание, и я не могла поверить, что снова вижу его.

— Наконец-то ты здесь, малышка… — с мягкой улыбкой произнёс он и протянул ко мне руки, — Ну же, смелее... Иди ко мне... я так соскучился…

И я, не раздумывая ни минуты, шагнула к нему и оказалась в родных надёжных объятиях, наконец прогнавших ледяной холод, сковавший моё сердце в день его похорон , впервые за долгое время ощутив себя в полной безопасности, укрытой от всего мира в его руках.

Закрыв глаза и ощущая под кончиками пальцев тонкий шёлк его чёрной рубашки, я боялась даже дышать, чтоб не спугнуть это хрупкое видение, но Чонгук не собирался исчезать, обнимая меня так же крепко, как и всегда, и вскоре его рубашка стала мокрой от моих слез, которые я больше не могла сдерживать.

Он гладил меня по спине и вздрагивающим от всхлипов плечам, оставляя в моих волосах лёгкие успокаивающие поцелуи, и тихо шептал, как сильно любит меня. И я верила ему, как и всегда, чувствуя, как сковавший моё сердце лед постепенно тает с каждым новым поцелуем и тихим ласковым шёпотом.

— Тише, моя маленькая… Я здесь, все хорошо... Прошу тебя, не плачь больше. Ну же, улыбнись мне, — ласково уговаривал меня он, обнимая так крепко, словно никогда больше не собирался отпускать.

Но я не могла улыбаться, ведь понимала, что все это сон и когда я проснусь, его не будет рядом.

— Почему… почему ты оставил меня? Ты же обещал, что всегда будешь рядом, — едва слышно шепнула я, сминая тонкий шёлк его рубашки, по которому соскальзывали мои дрожащие пальцы.

Чонгук нахмурился, увидев мои слезы, и, обняв моё лицо тёплыми бережными ладонями, нежно стёр их пальцами, тихо шепнув:

— Я не лгал, малышка. Я и сейчас рядом, намного ближе, чем ты можешь представить.

— Но… Тебя нет… нигде нет. И мне так больно… Так больно, Чонгук…я... Я задыхаюсь без тебя...

— Я знаю, моя маленькая. Прости меня… Я чувствую твою боль, как свою собственную, но обещаю, со временем станет легче. Просто поверь мне, прошу, — он снова прижал меня к себе, целуя в макушку, и я рвано выдохнула, пытаясь справиться с новой волной слез, слыша его ласковый успокаивающий полушёпот:

— Тшш, моя хорошая… Тише…не плачь, прошу тебя... Не плачь...

Я покачала головой, понимая, что легче уже никогда не станет, но не хотела отравлять этой горечью наше украденное время с ним, ведь не знала, когда оно закончится.

— Прости меня за эту боль, малышка… ведь я тот, кто тебе её причинил. Если бы это был не я, а кто-то другой, тебе было бы легче, - глухо шепнул он, обнимая меня так крепко, словно хотел сделать частью себя и никогда больше не отпускать.

Но я упрямо покачала головой, вжимаясь в него всем телом и впитывая его родное успокаивающее тепло.

— Никого другого никогда не могло быть, ты же знаешь... Всегда был только ты, Чонгук... Только ты. Мой старший брат... Мой... Любимый мужчина ... Моё счастье...

Услышав это, он замер, прижавшись своим горячим лбом к моему, дыша часто и неглубоко, словно пытался справиться с обуревавшими его чувствами, а затем мягко сжал мой подбородок тонкими красивыми пальцами и приподнял моё лицо ему навстречу , целуя меня в губы так жадно и отчаянно, что у меня перехватило дыхание ,и я сжала его широкие плечи, чтоб устоять на внезапно ослабевших ногах.

---Моя девочка... Только моя... - хрипло выдохнул он мне в губы , отстранившись спустя, казалось, целую вечность, и ещё крепче прижал меня к себе, так крепко, что между нами не осталось даже воздуха.

Но я не возражала, лишь обнимая его в ответ изо всех своих небольших сил, уверенная, что больше никакая сила в этом мире и за его пределами не заставит меня разжать руки и отпустить его. И против его в буквальном смысле сбивающей с ног страсти, смешанной с трепетной невесомой нежностью в один невероятно крепкий крышесносный коктейль, возражать совершенно не хотелось. Никогда.

Какое-то время мы просто стояли, обнимаясь, и постепенно его ласковый шёпот и тёплые руки смогли немного унять мою дрожь.

— Где мы, родной? Что это за место? — тихо спросила я, немного успокоившись и отогревшись в его объятиях.

— Это пространство между мирами. Своего рода нейтральная территория и...Место встречи душ, — так же тихо ответил он ,и я приняла его слова, как данность, ни на миг не усомнившись в них, словно всегда это знала. Но больше всего сейчас меня интересовал совсем другой вопрос:

— Сколько у нас времени?

Чонгук замер, рвано вздохнув, но затем все же шепнул :

— До рассвета, лисенок. Законы мироздания невероятно жестоки... Но знай, что я... буду ждать тебя здесь каждую ночь. Всегда буду ждать тебя, любимая... — он грустно улыбнулся и осторожно заправил прядь волос мне за ухо, а затем наклонился и мягко коснулся тёплыми губами моего лба, и от затаенной тоски в его ласковом взгляде и бархатном голосе моё, едва склеенное его теплом сердце снова пошло трещинами. Сколько ещё раз оно будет разбиваться, прежде чем склеивать будет больше нечего?..

Я зажмурилась и ещё крепче обняла Чонгука, отчаянно желая, чтоб время остановилось и рассвет никогда больше не наступил, позволив мне остаться с ним здесь навсегда, и выдохнула едва слышно:

— Позволь мне остаться здесь, с тобой… Чонгук, пожалуйста... Я не могу… Не могу жить без тебя. Я не хочу возвращаться в мир, где тебя больше нет , — я всхлипнула и ещё сильнее сжала его плечи, боясь, что он снова исчезнет, растворится, как туман под утренним солнцем.

Я видела, как больно ему было это слышать, но понимала, что есть вещи, неподвластные даже моему всемогущему брату. Чонгук улыбнулся невыносимо ласково, пряча свою горькую печаль и тоску за уже привычной нежностью , погладив меня по волосам, и тихо шепнул:

— Больше всего на свете я хочу, чтобы ты осталась со мной . Но... Это запрещено , малышка. На самом деле нам запрещено видеться даже украдкой , и сейчас я нарушаю все существующие правила. Я больше не имею права видеться с тобой, говорить, прикасаться.... Теперь мой долг ----- оберегать и защищать тебя, не сводить с тебя глаз ни на минуту , чтоб успеть вовремя подставить крыло, если ты будешь в опасности . И все, что я могу --- наблюдать за тобой через Завесу. Это убивает меня так же, как и тебя, родная... Быть на расстоянии вздоха и одновременно в тысячах световых лет от тебя. Но мне плевать на эти жестокие правила и законы , если во снах я смогу хоть ненадолго унять твою боль.

Услышав это, я слабо улыбнулась и, протянув руку, погладила его по щеке:

— Ничего не изменилось. Ты все такой же бунтарь…

Он обхватил моё запястье тёплыми красивыми пальцами и поцеловал в ладонь, с ласковой улыбкой шепнув:

— Ради тебя я готов пойти на все что угодно, Лис… ты же знаешь, я всегда был бунтарем, всегда нарушал правила. Делал это в нашем мире , и ничто не помешает мне делать то же самое и здесь. Но, к сожалению, в этом мире есть законы, которые никто не может изменить . Никто. Даже… Ангелы.

— Ангелы?.. О чем ты говоришь? — я непонимающе взглянула на него, но он внезапно помрачнел и отвёл взгляд.

— Это неважно, маленькая. Главное, что ты сейчас со мной.

— Но с рассветом нам придётся расстаться… — неслышно выдохнула я, чувствуя, как режущая невыносимая боль, совсем ненадолго утихшая в его присутствии, снова сжимает сердце.

Чонгук вздохнул и прижал меня к себе, поцеловав в висок , а затем тихо шепнул:

— Смерть — это конец жизни, но не конец любви, малышка…помни это. Помни, что я люблю тебя. Помни, что я всегда с тобой…

И, успокоенная его тихим ласковым полушепотом, я затихла в его руках, не желая тратить наше с ним драгоценное время на споры.

А он гладил меня по волосам и что-то тихо шептал в них, но я не могла разобрать слов. В какой-то момент мне показалось, что он перешёл на какой-то совершенно незнакомый мне язык, очень красивый и мелодичный, идеально подходящий к его глубокому бархатному голосу и словно резонировавший с самыми тёмными глубинами моей души, , но, в конце концов, слова были и не важны до тех пор, пока я могла слышать любимый ласковый голос...