Чонгук

Когда Лиса сказала мне, что её хотят видеть на ужине с семьёй Криса, я был так зол, что первым моим желанием было закрыть сестру в моей спальне, где бы этот ублюдок до неё не добрался, и выбросить ключ, чтоб её навсегда оставили в покое.

События развивались слишком быстро, а те три недели пьянящего безоблачного счастья, ставшие благословением небес, словно они наконец сжалились надо мной, сделав этот драгоценный подарок за все года ледяного холода и одиночества, теперь казались далёким сном.

Опьяненный её любовью и близостью, самим фактом того, что она позволяла мне к себе прикасаться, ласкать, целовать, заниматься с ней любовью, и не считала мои чувства к ней чем-то неправильным и мерзким, я ослабил бдительность, и теперь за мою ошибку должна была расплачиваться Лиса.

Я весь день не находил себе места, закипая от бессильной ярости, и понимал, что пока ничего не могу сделать, но, видя, как она нервничает, пытаясь расчесать волосы дрожащими руками, у меня самого сдали нервы, и я понял, что никуда её не отпущу, и пусть потом все летит к чертям, но она останется со мной этой ночью.

Мне было плевать абсолютно на все.

На гнев отца, на то, что о нас подумают другие представители преступной элиты, на последствия, которые непременно будут.

Мы с Лисой зашли слишком далеко, чтобы теперь сдаться перед обстоятельствами.

Настало время бороться за нашу любовь.

В тот момент единственное, что меня волновало, было спокойствие моей девочки.

Я не мог позволить ей идти в это волчье логово одной, и у меня темнело в глазах от ярости, когда я думал о том, что этот мерзавец будет даже просто смотреть на неё, а если бы он посмел прикоснуться к ней, я бы сломал ему руки.

Изначально я собирался сопровождать её на этот проклятый ужин, но, видя, что в её синий взгляд начало прокрадываться давнее безумие, которого я так опасался, и чувствуя, как её тонкие пальчики сминают ткань моей рубашки, и она дрожит всем телом, прижимаясь ко мне так отчаянно, словно я был её единственным спасением, я понял, что никуда её не отпущу.

Я был единственным, кто стоял между ней и тем, что скрывалось в темноте её подсознания. И я не мог позволить этим демонам вырваться на свободу.

Последовавшая за этим ночь была горько — сладкой, и я жалел, что был таким несдержанным, почти грубым, но, видя счастливую улыбку моей малышки, когда она потом лежала, свернувшись клубком у меня на груди, словно маленький котенок, которым она и являлась на самом деле, я понял, что именно это было ей необходимо — чувствовать мою силу и уверенность, знать, что я никому её не отдам.

Я тонул в ней и в сладостном безумии наших нежных томительно-сладких ночей, прежде не смея даже мечтать о таком счастье.

Но ей было хорошо со мной, и её кошмары прекратились, а может, измотанная моими долгими настойчивыми ласками, она слишком уставала, чтобы думать о чем-то другом.

Лиса была прекрасна.

Стройная и изящная, как фарфоровая статуэтка, с тонкой талией и длинными ногами, унаследовавшая неуловимый шарм и утонченность нашей матери, она заставляла моё дыхание сбиваться, а сердце - ускорять ритм даже от мимолётного взгляда, брошенного из- под длинных тёмных ресниц, и ласковой чарующей улыбки, предназначенной лишь мне одному.

И, по мере того, как она расцветала, ей все больше подходило имя, которым называла её только мама — Фэй.

Лиса Фэй.

Моя маленькая фея.

Замирая от нежности, я мягко скользил губами по её нежной коже, оставляя на ней невидимый след, чувствуя, как стучит в висках от желания обладать этим безупречным хрупким телом, и ощущая, с какой готовностью она отвечает на каждую мою ласку, каждый поцелуй, я был готов дать ей все, о чем она попросит, бросить весь мир к её ногам, если она захочет.

Но все, чего она хотела и в чем нуждалась--это лишь в том, чтобы я всегда был рядом с ней.

Тонкие пальчики, вплетавшиеся в мои волосы и невесомо поглаживавшие, пока я жадно ласкал губами её аккуратную упругую грудь, её тихие томные стоны, которые она не могла сдерживать, как ни пыталась--все это сводило меня с ума, заставляя терять голову ещё больше.

Наша запретная сладость, в которой я увязал все глубже, каждую ночь теряя себя в ней и жадно вжимаясь в прекрасное юное тело, не желавшее принадлежать никому другому, кроме меня, была самым драгоценным в моей жизни.

Но я понимал, что в этот вечер мне удалось отвлечь её лишь ненадолго, и одних слов было уже недостаточно. Я должен был защитить её от гнева отца и предотвратить этот брак, пока не стало слишком поздно.

Проснувшись незадолго до рассвета, я осторожно выбрался из постели, стараясь не потревожить сон моей девочки, но она лишь тихо вздохнула и обняла мою подушку, уткнувшись в неё носом.

Мой жадный взгляд завис на изящной спинке, открытой утренней прохладе, когда покрывало сползло с её хрупких плеч, и я осторожно вернул его на место, не удержавшись и поцеловав нежный изгиб тонкой шеи.

Лиса сонно улыбнулась и что-то мурлыкнула, но не проснулась, и я поспешил ретироваться в ванную от греха подальше, поражаясь сам себе, и тихо улыбнулся, качая головой.

Да, у меня было много сексуальных партнёрш, и все они были опытными и искушёнными в постели, но ни одна не действовала на меня так, что от одного взгляда на неё сносило крышу.

Причина была простой и банальной, но в то же время самой очевидной--я просто никого из них не любил.

Никогда не любил никого, кроме Лисы.

И её невинность и неопытность в постели возбуждали сильнее самых откровенных ласк.

Я терял голову уже от одного поцелуя, когда она прижималась ко мне всем телом, жадно притягивая меня к себе и зарываясь тонкими пальчиками в мои волосы, тихонько выдыхая от наслаждения мне в губы.

Нам было достаточно просто чувствовать друг друга рядом, чтоб все в мире снова было хорошо, и я не собирался её ни к чему принуждать, но она с таким пылом отзывалась на мои ласки, что мы неизменно теряли контроль и оказывались в постели, меж простыней в её или моей спальне.

Я чувствовал её любовь и трепетную нежность на кончиках её слегка подрагивающих прохладных пальчиков, которыми она гладила мою спину и плечи, иногда оставляя на них следы от ногтей, когда не могла сдержать рвущееся наружу удовольствие, но я был готов терпеть все, что угодно, лишь бы ей было хорошо в моих руках.

Та ночь, когда я сделал её своей, навсегда отпечаталась в моей памяти ослепительными вспышками молний, шумом неистового ливня, бьющего по стеклам, и оглушительными раскатами грома.

Разбушевавшаяся стихия как нельзя лучше отражала все то, что творилось у меня в душе в ту судьбоносную ночь, но Лиса ни о чем не жалела, так же, как и я, и мне этого было достаточно.

Вспоминая, как она хваталась за мои руки, как искала мои губы в темноте, словно я был её воздухом, как послушно выгибалась в моих руках, наслаждаясь каждым мгновением нашей первой близости, я понимал, что мы теперь принадлежим друг другу, и я никогда не смогу её отпустить.

Наша любовь была запретной, неправильной и противоестественной по меркам общества и морали, но ничего не имело значения, когда моя девочка мне улыбалась--так нежно, что я забывал, как дышать, и изящные пальчики вплетались в мои волосы и осторожно гладили, унимая боль и пульсирующее в висках напряжение после бесконечных дней в офисе.

Но наши ночи принадлежали лишь нам двоим. Сладкие, безумные ночи с привкусом несбыточных мечтаний и несбывшихся снов.

Снов о счастливой обычной жизни, где мы никому ничего не были должны и могли распоряжаться своими судьбами так, как сами того хотели…

Снов о нашей несбывшейся жизни…

Пока Лиса спала, я принял душ, с сожалением смывая с кожи едва уловимый аромат ванили, так же, как и все следы прошедшей ночи. Между лопаток немного саднило, и, взглянув в зеркало, я с улыбкой заметил новые небольшие царапины.

Малышка так расстраивалась каждый раз, когда видела их, что мне хотелось сгрести её в охапку и зацеловать любимые сладкие губки, пока они не начнут улыбаться, и она не начнёт брыкаться и возмущённо фыркать, требуя её немедленно отпустить.

Никогда, малыш. Никогда.

Ты сама выбрала меня, сама привязала к своему сердцу невидимой тонкой нитью, что была прочнее стали, и теперь ты была только моей.

Никто из моих прежних любовниц не касался меня с таким трепетом, с каким это делала Лиса, никто не смотрел с таким восхищением и обожанием.

Да, они все хотели меня, но им было нужно лишь моё тело, статус и деньги. Никого не интересовало моё сердце.А для Лисы лишь оно одно было самым важным.

Завернувшись в полотенце, я вернулся в спальню, надеясь, что мой котенок ещё спит и не расстроится, обнаружив моё отсутствие.

Её вчерашние признания в том, что она боится за меня, каждый раз, когда мы расстаёмся, заставляли меня волноваться о ней ещё больше. И ещё сильнее становилось моё желание навсегда запереть её в моей спальне, чтоб никакая мерзость не смогла до неё добраться и причинить ей вред.

Взяв в руки телефон, чтоб взглянуть на время, я увидел сообщение от Тэхена и едва не рассмеялся от облегчения.

«Я уже на пути в Сеул. Буду где-то через три часа. Твой отец дома? Хочу заехать сразу к вам, чтоб наконец прекратить этот фарс.»

Мы периодически созванивались, и держали друг друга в курсе событий. Тэхен говорил, что уже почти все уладил в Пусане и собирался домой со дня на день и спрашивал о Лисе, и, хоть я и понимал, что он волнуется о ней, как друг, но меня не мог не напрягать тот тёплый тон, с которым он говорил о ней.

Ни одна из его подружек не удостаивалась такой чести, как волнение об их благополучии.

Тэхен предпочитал особо не заморачиваться, откупаясь от своих многочисленных бывших дорогими подарками, прожигая жизнь, и без стеснения брал от неё все, что хотел, сохраняя неизменный образ беззаботного богатого повесы, и лишь когда он говорил о моей сестре, в его голос прокрадывалась непривычная теплота, которая начинала меня откровенно бесить, а ревность и обостренное чувство собственника все чаще поднимали голову, но я сдерживался, понимая, что без его помощи нам придётся туго.

Я давно и тщательно планировал наш побег в Японию, потому что, как ни странно, легче всего было спрятаться на виду и недалеко от дома, а в Токио у меня были связи, о которых не знал отец. На моем счету лежала внушительная сумма, на которую, к тому же, капали проценты, и этих денег нам с Лисой хватило бы, чтобы спокойно жить, ни в чем себе не отказывая, очень долгое время.

Лиса всегда любила страну восходящего солнца, и именно поэтому мой выбор пал на неё. Но нам был открыт весь мир,и я отвезу её, куда она захочет, стоит ей только попросить.

Но пока я все ещё не мог бросить Сеул, и наша новая жизнь откладывалась на неопределённый срок.

Но, раз теперь Тэхен уже был на пути домой, можно было попробовать выиграть для нас ещё немного времени.

«Ты вовремя, Тэ. Мы ждём тебя. » набрал я в ответ.

Я не был уверен, дома ли сейчас отец, и где он провел остаток испорченного нами вечера, но точно знал, что он приедет, чтоб лично наказать непокорную дочь.

Но моей малышке не о чем было волноваться, пока я был рядом. А я планировал быть рядом с ней ещё очень долгое время.

Нажав «отправить», я со спокойной душой забрался обратно на постель, осторожно вытягиваясь на покрывале рядом с Лисой и с улыбкой наблюдая, как она спит.

Это меня всегда завораживало. Я словно выпадал из реальности, любуясь её кукольным нежным личиком, высокими скулами, чуть тронутыми лёгким румянцем, ровным аккуратным носиком, который забавно морщился, когда моей девочке что-то не нравилось, длинными, слегка трепещущими во сне ресницами, бросавшими тени на полупрозрачную бледную кожу, чуть приоткрытыми мягкими губами, которые я с таким упоением целовал этой ночью и жадно пил с них её стоны, и которые, словно магнитом, притягивали мой взгляд. Он снова и снова возвращался к ним, и, не сдержавшись, я наклонился и мягко прижался к ним своими, оставляя невесомый поцелуй, и нежно проводя ладонью по обнажённым плечам сестры.

Лиса тихо вздохнула и неосознанно подалась ко мне, отвечая на поцелуй, и её тонкие пальчики обхватили мой затылок, нежно поглаживая.

Я судорожно вздохнул, пытаясь справиться с пронзившим все тело возбуждением и успокоить мгновенно сбившееся дыхание и ускорившееся сердцебиение, но оказался втянут в долгий ленивый поцелуй, который начинался, как невинная ласка, но стремительно превращался в разгорающийся с каждой секундой все больше лесной пожар.

Я сдался в тот момент, когда она прижалась ко мне всем телом, с которого уже давно сползло покрывало, и у меня потемнело перед глазами, когда я ощутил тёплую атласную кожу под моими ладонями. С глухим стоном прижав её к себе, я перевернулся на спину, устраивая Лису у себя на груди, и она довольно мурлыкнула мне в губы:

— Доброе утро…

Я улыбнулся, глядя в её, все ещё слегка затуманенные снами и желанием глубокие глаза, и нежно отвёл со лба спутанные пушистые пряди, чмокнув её в кончик носа.

— Доброе, малыш, — недовольный фырк не заставил себя долго ждать, и она чихнула, уткнувшись мне в грудь.

Не удержавшись, я тихо рассмеялся, поглаживая её по разметавшимся мягким волосам, и стойко выдержал её негодующий взгляд, когда она подняла голову и угрожающе прошипела:

— Что смешного? — потребовал ответа мой грозный тигр, лишь заставив меня умилиться ещё больше и вместо желания трахнуть пришло не менее сильное желание затискать. Хотя, их вполне можно было совместить.

Мои руки не спеша провели по обнажённой спинке, притягивая мою упрямицу ближе, и её гнев тут же поутих, когда мои ладони добрались до тонкой талии, но не остановились, а скользнули ниже, властно сжав её бедра, и она прикрыла глаза, тут же расслабившись и тихо вздохнув.

Я усмехнулся:

— Что-то не так, милая?

Лиса приоткрыла один глаз и уже набрала в грудь воздуха, чтоб дать достойный отпор своему нахальному брату, но вместо этого с её манящих губ слетел лишь тихий удовлетворенный вздох, когда мои ладони легли ей на ягодицы и властно сжали, притягивая её враз обмякшее тело ещё ближе, хотя она и так почти лежала на мне.

— Так что ты хотела сказать? — вкрадчиво шепнул я, большими пальцами рисуя неторопливые узоры на её бёдрах, и она уронила голову мне на грудь, что-то тихо проворчав, но не делая никаких попыток отстраниться или убрать мои руки.

— Я хочу остаться здесь с тобой навсегда, — долетело до моего слуха едва слышно, и я помрачнел, обнимая её ещё крепче и прижимая к себе, целуя в светлую пушистую макушку и успокаивающе поглаживая по спине. Она была такой маленькой и хрупкой, что во мне все буквально кричало от желания защищать её.

Всё игривое настроение как рукой сняло, и я просто держал её в объятиях, позволяя ей напитаться моим теплом и силой, а они ей понадобятся, ведь сегодня нам предстояла первая битва.

— Странно, что отец ещё не вернулся, — тихо сказала Лиса, мазнув приоткрытыми губам по моей груди. Я вздрогнул и от этого лёгкого прикосновения, и от напоминания о том, что нас ждало впереди.

Но я ни за что не показал бы ей своего волнения, лишь сухо обронив:

— Наверное, весь вечер пытался уладить то, что сам натворил.

Наш особняк в пригороде Сеула был не единственной недвижимостью, что принадлежала нашей семье.

Пентхаус в одном из небоскрёбов Каннама и ещё несколько домов и квартир в разных частях столицы также были в нашем распоряжении, и отец мог быть где угодно. Вряд ли он бы поехал в компанию в такую рань.

— Ты думаешь, он сегодня появится здесь?

— Я в этом уверен, — мрачно признался я, и, почувствовав, как она вздрогнула, крепче прижал её к себе, успокаивающе поглаживая по плечам и тонкой спинке, целуя в макушку и шепча:

— Всё будет хорошо, малышка, ничего не бойся. Я не позволю ничему плохому случиться с тобой.

— Ты останешься со мной? — почти неслышно прошептала Лиса с такой непривычной для неё робостью, что у меня сжалось сердце.

Неужели она так сомневалась во мне? Разве я мог оставить её одну?

В том, что вчера произошло, был виноват только я, и лишь моя вина была в том, что я выпустил ситуацию из-под контроля, и весь этот балаган зашёл так далеко, что дошло до знакомства с семьёй, что, по сути, было равносильно помолвке. Только я один должен был отвечать за последствия, и я не собирался позволять моей девочке в этом участвовать.

— Всегда, малышка. Я всегда буду с тобой. Никогда, даже ни на миг в этом не сомневайся.

Услышав это, она немного расслабилась и тихо вздохнула, поцеловав меня в плечо и шепнув:

— Спасибо…

Я хотел напомнить ей, что ей не было необходимости за что-то меня благодарить, ведь защищать её было моей обязанностью, но я лишь сильнее обнял её, зарываясь пальцами в длинные волнистые пряди цвета лунных лучей, и притянул к себе для долгого, почти отчаянного поцелуя.

Лиса ответила с тихим беспомощным стоном, позволяя мне ласкать её губы так долго, как мне хотелось, но, когда я, наконец, отпустил её, смущённо улыбнулась и шепнула:

— Мне нужно в душ.

Я выгнул бровь:

— Это приглашение к тебе присоединиться?

Услышав этот далеко не невинный намёк, котенок тут же выпустил коготки и зашипел на меня, стукнув в грудь маленьким кулачком:

— Конечно нет, хулиган! Тем более, — она окинула красноречивым взглядом моё полотенце, которое едва держалось на моих бёдрах, судя по всему, из последних сил, — Ты там уже был!

Это было сказано таким обвиняющим тоном, словно она уличила меня в величайшем преступлении века, и я не выдержал и снова рассмеялся, откидываясь на подушки и глядя на неё из-под ресниц.

— Хватит смеяться надо мной! — снова возмутилась Лиса, уже замахнувшись на меня, но я с легкостью поймал её руки, обхватив хрупкие запястья пальцами, и притянул её брыкающееся высочество к себе, шепнув в губы:

— Я смеюсь не над тобой, малыш…

Услышав мой хриплый шёпот, она мгновенно затихла. Или это так на неё действовала близость моих губ? Что бы ни было тому причиной, я улыбнулся и, оставив невесомый поцелуй в уголке её рта, шепнул:

— Мне просто очень хорошо с тобой. Ты делаешь меня счастливым.

Взгляд Лисы затуманился и потеплел, и она улыбнулась:

— Мне тоже хорошо с тобой, любимый… Но в душ я тебя не пущу.

Моя маленькая бунтарка.

Что ж, номер не прошёл.

Всё ещё усмехаясь, я с неохотой отпустил её, позволив ускользнуть от меня, но мой жадный взгляд ни на минуту не отрывался от её изящной обнажённой фигурки, укрытой предрассветными тенями, пока она не юркнула в ванную.