Шаолиньский монастырь находился у подножья одной из пяти священных гор Китая — Суншань, расположенной к юго-западу от Пекина.

По рассказам отца я знал, что здесь царила строгая дисциплина и жёсткий распорядок дня, которому подчинялись и сами монахи, и послушники, желавшие изучить древнее мастерство кунг-фу.

Вставать нужно было рано утром, когда солнце еще не начало освещать землю, и приступать к медитации. Занятие медитацией занимало около двух часов, затем следовали дыхательные упражнения, имеющие разные уровни сложности, после — водные процедуры и массаж. После завтрака монахи приступали к изучению канонов. Вместе со священными писаниями изучалась философия, право, медицина, и многое другое. Но в самых дальних горных кельях жили монахи — отшельники, обладавшие древними тайными знаниями, доступ к которым открывался лишь избранным. И именно ради встречи с одним из них я и привёз сюда Лису.

Нам с ней выделили отдельные комнаты ,и я решил дать ей время привыкнуть и осмотреться, все ещё не раскрывая истинную причину нашего приезда сюда. Но, хоть поначалу мне показалось, что она немного ожила ,и в её потухших глазах на миг вспыхнули восторженные искорки, но, к сожалению, они погасли почти мгновенно, и она снова замкнулась в себе и больше не спрашивала меня о том, почему я выбрал для нашей поездки именно это место.

***

Первая ночь в монастыре прошла спокойно, хоть я и опасался, что моей девочке снова будут сниться кошмары, и полночи не мог уснуть, волнуясь за неё, но Лиса больше не просила меня остаться с ней, а сам я не хотел ни на чем настаивать и давить на неё.

Но на утро она выглядела вполне отдохнувшей, и когда за завтраком я предложил ей немного прогуляться и осмотреть территорию монастыря, она с лёгкостью согласилась.

После долгой прогулки на свежем воздухе по обширной территории храма и лесу пагод на губах Лисы даже появилась слабая улыбка ,и я вздохнул с облегчением, понимая, что смена обстановки все-таки пошла ей на пользу.

После обеда мы вновь вернулись в гостевое крыло, и Лиса сказала, что хочет немного отдохнуть, а я отправился к Мастеру Ши Юнсину, чтобы поговорить об истинной цели моего визита.

***

Он принял меня без отлагательств, и я рассказал ему все от начала до конца, ничего не скрывая. Я знал, что все, что я скажу, никогда не выйдет за пределы этих стен, и потому поведал ему обо всем, что произошло с нами тремя этим летом: о запретной любви брата и сестры, которые на самом деле никогда не были родственниками, об истории моих чувств к Лисе, о трагической гибели Чонгука и о том, как тяжело она переживала эту утрату. И впервые признался, что очень боюсь за неё и не знаю, что делать.

Я был готов к любому ответу, но настоятель внимательно выслушал меня, ни разу не перебив, и сказал, что сам готов помочь Лисе, но для начала ему нужно лично поговорить с ней, чтоб понять, что можно сделать. Он пригласил нас на ужин и, немного успокоенный его заверениями в том, что он сделает все, чтоб помочь моей любимой, я искренне поблагодарил его, сказав, что мы обязательно придём.

***

Мы ужинали втроём в кабинете настоятеля после заката и, к моему облегчению, наша беседа вовсе не была неловкой или скованной. Лиса охотно отвечала на деликатные расспросы Мастера, позволяя себе небольшие вежливые улыбки, и моё сердце замирало от нежности каждый раз, когда я смотрел на неё. Она была такой маленькой и хрупкой, что мне хотелось больше никогда не отпускать её от себя и всегда быть рядом.

После ужина Мастер пожелал нам спокойной ночи и выразил надежду на то, что наше пребывание здесь пойдёт нам только на пользу, но, когда мы уже собирались уходить, он попросил меня задержаться. Я с тревогой взглянул на Лису, но она лишь улыбнулась, заверив меня, что ещё в состоянии самостоятельно дойти до своей комнаты, и попрощавшись, ушла к себе.

Повернувшись к настоятелю, о котором мой отец отзывался с безграничным уважением и почти благоговейным трепетом, я терпеливо ждал, что он мне скажет, но он молчал, лишь задумчиво глядя на темнеющий за окнами древний лес, окружавший монастырь.

Его брови были нахмурены, и я невольно начал волноваться, гадая, что произошло, и наконец, не выдержав этой гнетущей тишины, тихо спросил:

— Простите, Мастер, но что вы хотели мне сказать? Это касается Лисы, не так ли?

Он перевёл на меня тёмный непроницаемый взгляд ,и в глубине его глаз мелькнула затаённая грусть, когда он произнёс:

— Ты прав, мой мальчик. И поверь, мне очень жаль, что приходится говорить тебе это… Но, боюсь, твоей любимой уже ничто не поможет.

— Что?!. Но… Почему? — я потрясённо уставился на него, не понимая, почему он так резко изменил свое мнение, отказываясь даже попробовать, — Неужели… Неужели совсем ничего нельзя сделать?

Я все ещё отказывался в это верить и был готов хвататься за малейшую соломинку, за самый ничтожный шанс, чтобы вернуть Лису к нормальной жизни, но старый монах лишь печально покачал головой:

— Мы называем таких как Лиса поцелованными тьмой . Она больше не принадлежит этому миру.

— Что это значит? — прошептал я непослушными губами, чувствуя, как в сердце постепенно зарождается глухое отчаяние.

Настоятель какое-то время молчал, а затем тяжело вздохнул и вновь перевёл взгляд на тёмное осеннее небо за окнами.

— Я не знаю, что на самом деле произошло в той аварии, в которой погиб её брат, но чувствую, что… Она уже побывала за гранью, потому её так сильно тянет вернуться туда. Небытие никогда не отпускает тех, кто пересёк черту. Таков закон. К тому же, там остался тот, с кем она неразрывно связана , и кто безраздельно владеет её сердцем. Единственная сила, способная противостоять древнему закону равновесия и изменить саму ткань мироздания — это любовь. Именно поэтому Лиса ещё здесь, ведь сила любви её брата удерживает её в мире живых, но я чувствую, что она не хочет здесь находиться. И ещё… Я вижу рядом с ней тень чёрного ягуара. Но он не тронет её. Он её защитник.

— Чёрный ягуар? — неверяще выдохнул я, вспоминая все то, что рассказывал мне отец, обучая древнему боевому искусству монахов Шаолиня.

Настоятель серьёзно кивнул:

— Ягуар — это символ мужества, бесстрашия, познания тайн жизни и смерти, проводник между мирами, сама смерть и возрождение. И он — тот, кто вернул её в этот мир. А ты ведь знаешь, что это значит, правда? Их связь практически невозможно разорвать.

Я прикрыл глаза, сделав глубокий вдох и все ещё отказываясь в это верить, но в глубине души уже все понял. Я не имел ни малейшего понятия о том, как это было возможно, но тем, кто вернул Лису к жизни, был Чонгук, за гранью принявший облик чёрного ягуара. И хоть он и был мёртв для этого мира, но в ином мире его дух был невероятно силен.

Я вспомнил то, что сказала мне Лиса в ту штормовую ночь, когда к ней вернулась память, и все встало на свои места.

Чонгук умер вместо неё.

Тогда я ещё не мог в полной мере осознать всю тяжесть её слов, едва слышных из-за глухих рыданий, но теперь… Я все понял. И знал, что настоятель был прав. Связь между Чонгуком и Лисой была сильнее всего, что существовало во всех мирах, по обе стороны грани.

И постепенно он перетянет ее туда, откуда не возвращаются, тем более, что она уже почти перестала держаться за эту жизнь, отчаянно мечтая вернуться к нему — к единственному человеку, которому всегда принадлежало её сердце.

Обречённо кивнув, я отвёл взгляд, бессильно сжимая кулаки и чувствуя, как из-за подступивших к горлу слез становится нечем дышать.

Мастер тяжело вздохнул и подошёл ко мне, положив руку мне на плечо и слегка сжав, а затем тихо произнёс:

— Я вижу, как сильно ты любишь эту девушку, Тэхён. Я очень хочу помочь вам, но не уверен, что можно предпринять. Дай мне немного времени, я постараюсь найти хоть какую-нибудь зацепку, что поможет удержать ее в этом мире, но ничего не могу тебе обещать.

Я кивнул и с благодарностью сжал его руку, а затем попрощался и вышел из его комнаты, тихо прикрыв за собой дверь .

***

Слова наставника моего отца все ещё эхом отдавались в моей голове, когда я шёл по пустому полутёмному коридору, освещенному лишь небольшими настенными светильниками, почти ничего не видя перед собой из-за застилавшей глаза пелены жгучих слез, которые я больше не мог сдержать.

Чонгук не желал отпускать Лису даже теперь, когда его самого уже не было в этом мире, и это было так несправедливо, что мне хотелось кричать, ведь я был уверен, что смог бы сделать ее счастливой. Разумеется, я понимал, что она никогда не сможет забыть его, но пусть не сразу, но со временем боль утраты притупилась бы, и я был готов дать ей это время, сделать все, что угодно, лишь бы моя любимая девушка снова начала улыбаться.

Но открывшаяся мне правда не оставляла нашему с ней будущему почти никаких шансов, хоть в силу врожденного упрямства я все ещё отчаянно пытался найти выход, сделать хоть что-нибудь, чтобы удержать её здесь, рядом со мной .

Я уже однажды едва не потерял ее и прекрасно помнил тот ужас, сковавший моё сердце, когда мне позвонили из клиники и сообщили, что она в реанимации. Этот ледяной ужас не отпускал меня до тех пор, пока она не пришла в себя и, казалось, только в тот момент я снова смог нормально дышать.

Тогда все говорили, что она чудом выжила в той аварии, но, как оказалось, её личным чудом всегда был только Чонгук, и я понимал, что она жила и дышала им одним, но моё упрямое сердце никак не желало мириться с тем, что мне снова придётся отпустить её . И теперь уже навсегда.

Сделав глубокий вдох, чтобы успокоиться, я смахнул с ресниц соленую влагу и решительно направился к её комнате .

После моего тихого стука дверь открылась спустя пару мгновений ,и Лиса удивлённо взглянула на меня, слабо улыбнувшись:

— Ты что-то хотел, Тэхени?

Я мягко улыбнулся, усилием воли погасив всколыхнувшуюся в сердце горечь от осознания того, что, скорее всего, больше никто не будет звать меня так, и тихо спросил:

— Я знаю, что уже поздно и ты устала, но... Можно мне войти?

Лиса смотрела на меня несколько бесконечно долгих мгновений, словно чувствовала, что за моей улыбкой скрывалась печаль, почти придавившая меня к земле своей тяжестью, но спустя четыре удара сердца все же кивнула и отступила от двери, пропуская меня внутрь.