Лиса

После того, как Чонгук самым красноречивым образом заявил на меня свои права, разумеется, не могло быть и речи ни о каком ужине с семьёй Ву.

Сказать, что мне было страшно--было бы огромным преуменьшением, и я даже не представляла, в каком гневе должен был быть отец из-за того, что я посмела ослушаться его и не приехать, выставив его идиотом.

Но я никогда не просила об этом браке, и это была целиком и полностью его вина.

Меня всю жизнь старались держать подальше от опасностей преступного мира, как царевну в башне, как недавно выразился Тэхен, но, конечно, я не могла вечно оставаться в неведении относительно того, чем занималась наша семья под прикрытием строительного бизнеса.

Но я никогда раньше не выводила отца из себя так сильно, как в этот раз, ведь на кону стояла честь нашей семьи.

Хотя, какое мне было дело до чести клана, если мою собственную честь, жизнь и счастье этот самый клан ни во что не ставил?

И даже то, что я была дочерью его лидера и носила негласный титул принцессы мафии, ничем мне не помогло. Меня хотели продать, как обычную уличную девку, прикрываясь высокопарными рассуждениями о чести клана, которые на самом деле не стоили ни гроша.

Мне было горько и смешно одновременно, ведь если отец так обращался с собственной дочерью, я не представляла, что тогда происходило на нижних уровнях нашей криминальной империи, где человеческая жизнь вообще ничего не стоила.

Честь… Это слово вряд ли было в широком употреблении в теневом мире, где каждый имел свою цену, и все покупались и продавались.

Тем более, что и моя честь, и мой первый поцелуй, и первая ночь, и все последовавшие за ней невыносимо нежные ночи принадлежали только Чонгуку

Так же, как и моё тело, сердце и душа.И этого никто не мог у меня отнять и изменить.

Я была только его и теперь чувствовала, что и он полностью принадлежит мне, и все его мысли со мной, наконец поверив, что все его шлюхи ничего для него не значили, и новые счастливые солнечные воспоминания вытеснили давнюю боль и горечь.

Каждую ночь мы создавали их вместе, никому не позволяя вставать между нами. И вспышки этих воспоминаний теперь занимали все мои мысли, не давая думать ни о чем другом, пока он был рядом. Мы словно потерялись с ним вдвоём в нашем собственном мире, куда никому не было доступа.

... Синяя спальня, тонущая в ночных тенях… его тёплые ладони, невесомо нежно скользящие по моей пылающей коже... мои беспомощные сладкие стоны и запутавшиеся в его шелковых волосах пальцы… Его шумное тяжёлое дыхание, горячие губы на моей коже, сильные руки, властно прижимающие меня к его безупречному телу… Неслышные признания, смешанные с тихим ласковым шёпотом и жаркими поцелуями…

... Вот как проходили теперь наши ночи, и так я хотела повести с ним всю жизнь.

Только с ним.

Обнимая, целуя, шепча, как сильно люблю его. Утопая в его нежности. Храня его покой и сны. Засыпая каждую ночь в его объятиях.

Но чувствовала, что этому не суждено было стать реальностью. Наше с Чонгуком золотое время заканчивалось, стремительно утекая сквозь пальцы, и я отчаянно пыталась задержать его, сильнее вжимаясь в его сильное горячее тело и ища в нем спасения от ледяного холода, тянувшего свои скрюченные пальцы к моему сердцу и мучившего его мрачными предчувствиями.

Наша тайна была слишком драгоценной и опасной и могла стоить нам свободы и жизни,и мы должны были оберегать её любой ценой.

Я не представляла, что бы сделал отец, если б узнал, что причина, по которой я так упорно отказывалась выходить замуж, крылась прямо у него под носом - в безумной любви к старшему брату,который, как оказалось, любил меня так же сильно.

Узнай отец, что каждую ночь мы проводили в объятиях друг друга, скрываясь от всего мира, меня бы уже давно не было в Корее.

Он бы отправил меня за границу, в самый далёкий и закрытый пансион, как и обещал, а Чонгук…

Скорее всего, отец бы закрыл на это глаза, ведь в нашем мире мужчины имели всю власть и все права, а он по - прежнему оставался его единственным наследником.

Но в том, что он бы нашёл способ нас разлучить, я не сомневалась.

Мы ходили по краю, а сегодня я своей непокорностью открыто бросила вызов и отцу, и законам мафии, показав, что они не имеют надо мной власти и ничего для меня не значат.

Но мне было безумно страшно, теперь, когда постепенно приходило осознание того, что я натворила и того, что последствия моего поступка не заставят себя ждать.

Но, пока я нежилась в надёжных объятиях брата, и он прижимал меня к себе так крепко, словно хотел навсегда спрятать и закрыть собой от всех, кто хотел причинить мне боль, я старалась об этом не думать.

Он прекрасно чувствовал моё состояние, отражавшееся в нервных частых вздохах и чуть дрожащих ледяных пальцах, которые он отогревал своим дыханием, поднося к губам и нежно целуя, и тихо шептал, что все будет хорошо и никто не посмеет причинить мне вред.

Что он обо мне позаботится.

И я верила ему. Как и всегда.

Но теперь нам нужно было продумать наш следующий шаг, ведь маховик судьбы уже был запущен, и отец не оставит мою выходку безнаказанной.

Но пути назад не было.

Его не стало в тот момент, когда в грозовую весеннюю ночь Чонгук вошёл в мою спальню, заперев дверь на ключ и навсегда меняя наши жизни.

И я ни о чем не жалела.

Он был моим первым и последним.

Единственным.

Первый.И навсегда.

Именно так все и должно было быть.

И когда я представляла, что на месте моего нежного и бережного брата в мою первую ночь мог оказаться Крис, мне становилось дурно.

Но открытым оставался вопрос, который мне все же пришлось задать Чонгуку, хоть и не хотелось, ведь это означало конец нашего сладкого сна и возвращение в жестокую отвратительную реальность, и я до последнего оттягивала этот момент, лежа без сна на его груди и слушая его спокойное дыхание.

Но, почувствовав моё напряжение, он приподнял моё лицо и, мягко поцеловав в лоб, шепнул:

— Я знаю, что тебя что-то мучает, Лиса. Не молчи, скажи мне, в чем дело.

То, что он был таким спокойным, не могло не поражать, в то время, как у меня внутри все сжималось от ужаса, когда я думала о завтрашнем дне.

Но, чувствуя это, он всеми силами уводил мои мысли от этой опасной темы, и пока он обнимал меня, нежно поглаживая по спине и целуя мои волосы, все было хорошо.

Пока все было хорошо.

— Что теперь будет?... Мне так страшно… — призналась я, не видя смысла скрывать очевидное.

Он тихо вздохнул и прижался щекой к моей макушке.

— Ничего не бойся, родная. Я все улажу.

— Но отец…

— Он не тронет тебя

— Но… Как ты можешь быть так уверен? — мой голос дрогнул и, нахмурившись, Чонгук склонился надо мной, пристально вглядываясь в мои глаза.

— Я этого не допущу, Лиса. Верь мне хоть немного, разве я прошу невозможного?

Я сдалась, услышав мягкий укор в его тихом голосе, чувствуя себя последней дрянью. Он и так делал для меня так много, неся на своих широких плечах огромную ответственность, как наследник клана Семи звёзд, целыми днями пропадая в компании и улаживая все возникающие вопросы, и вместо доверия был ещё вынужден терпеть мои истерики и постоянные сомнения, хотя день за днём доказывал мне, что его обещания-- не пустой звук.

Потянувшись к любимому лицу, я нежно провела кончиками пальцев по его щеке вверх к виску, погладила по шелковым тёмным бровям и убрала хмурую морщинку между ними, шепнув:

— Прости, любимый… Я верю только тебе… Просто мне очень страшно. Я боюсь за тебя, каждый раз, когда ты уходишь и тебя долго нет, а теперь ещё этот проклятый ужин… Отец будет в ярости.

Брат хмыкнул и, повернув голову, прижался тёплыми губами к моей раскрытой ладони, мгновенно заставив толпы взволнованных мурашек забегать по спине, хотя мы занимались любовью всего час назад.

Но, лежа под ним и впитывая в себя тепло его сильного великолепного тела, чувствуя его кожа к коже, я понимала, что снова хочу его.

И, более того, что мне всегда теперь будет его мало.

Я была наркоманкой, зависимой от его тела, губ, рук, поцелуев и объятий. И, как истинной наркоманке, мне с каждым разом требовалось все больше его - моего самого сильнодействующего наркотика , ведь нужно было повышать дозу.

— Он сам виноват, — жёстко сжав губы, рыкнул брат, а его взгляд затопила сверкающая жидкая сталь.— Я предупреждал его, чтоб он не трогал тебя и не смел ни к чему принуждать, но он возомнил себя всемогущим. Теперь это только его проблемы, как сохранить лицо перед людьми, до которых нам нет никакого дела.

Из всего, что он сказал, в моё сознание врезалась лишь первая фраза, и я обняла ладонями его лицо, привлекая к себе его внимание и заставив перевести на меня потемневший штормовой взгляд.

— Повтори, что ты сказал.

Его взгляд смягчился, и он нежно убрал волосы с моего лба, склоняясь надо мной.

— Что именно, малыш? — мягкая улыбка чуть тронула манящие губы, на которых упорно зависал мой жадный взгляд, как бы я ни пыталась бороться с этим искушением.

Он был прав, противостоять ему у меня бы не хватило сил.

— Ты сказал отцу, чтоб он не смел выдавать меня замуж? — мне до сих пор в это не верилось. Я, конечно, знала, что мой брат уже давно не был неопытным юнцом и имел власть и влияние, никак не связанное с именем отца, но такой откровенной дерзости даже я от него не ожидала. А тот факт, что он готов был пойти на это ради меня, пойти против главы клана, и вовсе выбил почву у меня из-под ног, а к глазам подступили слезы, которые у меня не было сил сдерживать, и они солёными дорожкам потекли по моим щекам.

Все это время, что я злилась на него и думала, что он забыл обо мне, бросил, предал, Чонгук заботился обо мне и продолжал оберегать, как и обещал.

Он так сильно любил меня. А я этого не понимала.

Заметив, что я кусаю губы, он снова нахмурился и обнял моё лицо ладонями, стерев подушечками пальцев горячую влагу с моих щёк, и встревоженно шепнул:

— Моя маленькая, ну почему ты плачешь?.. Поверь, тебе не о чем волноваться. Я сумею тебя защитить.

— Я знаю, родной… Теперь я знаю.

— Точно? — он дразняще улыбнулся, легко целуя меня в нос и тоже заставляя улыбнуться. — А то у меня в запасе есть ещё пара методов убеждения, если ты не уверена до конца.

Рассмеявшись, я легонько стукнула его в грудь, пытаясь спихнуть с себя, но он даже с места не сдвинулся, перехватив мои пальцы и несильно сжав, давая понять, кто главный в этой постели.

— Знаю я твои методы, — фыркнула я, на что брат хищно оскалился, сверкнув белоснежной ухмылкой.

— Не припомню, чтоб ты на что-то жаловалась, когда я их применял…

Его вкрадчивый бархатный шёпот тут же проник в моё сознание, почти полностью отключая мозг и оставляя место лишь собственническому желанию обладать этим великолепным мужчиной.

— Я и сейчас не жалуюсь… — прошептала я, всей кожей ощущая жар его тела, которым он прижимал меня к постели, опираясь на руки.

— Так я и думал… — улыбнулся он, наклоняясь ко мне и сократив разделявшее нас расстояние, жадно завладел моими губами, срывая с них тихий беспомощный вздох.

— Нам все ещё нужно поговорить об этом, — просто удивительно, как у меня хватало сил возражать ему, когда он прижимался ко мне так тесно и целовал так настойчиво, почти не давая вздохнуть между жаркими властными поцелуями, а его бархатный язык уже вовсю хозяйничал у меня во рту, лишая голову всех мыслей и полностью подчиняя ему и его желаниям.

— Думаешь? — хрипло шепнул брат, дразняще улыбаясь тёмной искушающей улыбкой, и качнул сильными бёдрами, вжимаясь в меня. Я охнула и вцепилась в его руки, ощутив, как его снова твёрдый член скользит по внутренней стороне бедра.

— Чонгук…

— Не сейчас, малыш. Мы не будем говорить об этом. Не сейчас и вообще никогда, понятно? Я сам все решу.

Он прижался лбом к моему, тяжело дыша и обнимая моё лицо ладонями, выдохнул мне в губы:

— Не думай больше об этом. Ни о чем не волнуйся. Верь мне, когда я говорю, что ты под моей защитой. Верь мне, родная, хорошо? Никогда во мне не сомневайся…

— Прости…

— Только если поцелуешь… — дразнящий хриплый шёпот мне в губы.

Разве я могла устоять перед этим тёмным искушением?..

Ведь это был мой Чонгук…

Тёмный, манящий,властный, но в то же время сладкий, как грех, Чонгук...

И я сдалась, со стоном обнимая его за плечи и прижимаясь к его мягким улыбающимся губам, позволив утянуть меня на самое дно, в тёмные спокойные волны, ласково укачивавшие меня в его сильных бережных руках.

Если он говорил, что мне не о чем волноваться, значит, так и было. И я не могла позволить этим тревогам испортить такую потрясающую ночь с ним.

Он прижался ко мне всем телом, давая понять, что время для разговоров закончилось, и он больше не позволит мне думать ни о чем, кроме него, до самого рассвета, а весь этот проклятый мир, который так упорно пытался разлучить нас, мог лететь в преисподнюю.

Чонгук приподнялся, вжимаясь в меня бёдрами с тихим стоном наслаждения, когда его напряжённый член проник внутрь моего податливого, разгоряченного его близостью тела.

Его хриплые приглушенные стоны были самой сладкой музыкой на свете, и я чувствовала их всем телом - эти бархатные глубокие звуки, без слов показывавшие, как хорошо ему со мной было.

Я видела его сладкое удовольствие с приоткрытыми, чуть влажными губами и запрокинутой головой, любуясь его трепещущими тёмными ресницами, такими длинными и пушистыми, что им позавидовала бы любая девушка, скрывавшими от меня его тёплые глаза цвета растопленного горького шоколада, но я знала, что даже с закрытыми глазами он видел лишь меня.

Тёмная непокорная чёлка падала ему на лоб мягкими шелковыми волнами, и он безотчетно прикусывал губы, пытаясь сдержать стоны, проникая в меня мягкими неторопливыми толчками.

Этой нежностью он словно хотел искупить вину за предыдущую грубость, но я хотела и принимала его любым: пылким, страстным, несдержанным, порывистым… И таким нежным и осторожным, каким он был сейчас.

Словно желая убедиться, что мне хорошо с ним , он склонялся надо мной, все время смотрел в глаза и целовал, оставляя на моих губах невесомый невидимый отпечаток своих губ с едва уловимым привкусом мятной сладости.

И этот медленный чувственный секс тоже был таким же сладким, нежным и трепетным, словно он без слов снова и снова признавался мне в любви.

Его мягкие губы невесомо скользили по моему лицу, касаясь скул, лба, подбородка… Спускались к шее, которую я подставляла под его нежные ленивые поцелуи и горячее сбившееся дыхание, пока его тело вжималось в моё, не спеша раскачивая на мягких чувственных волнах, отголоски которых я чувствовала даже во сне, когда потом спала в его руках, укрытая его любовью.

Эти горячие губы становились настойчивыми и требовательными, когда прижимались к моей, часто вздымающейся от тихих стонов груди, покрывая каждый миллиметр обнажённой чувствительной кожи дразнящими поцелуями, лаская и сводя с ума этой тёмной чувственностью.

Каждый раз с ним был, как будто первый и в то же время не похожий на предыдущий, словно каждую ночь, оказываясь в постели, мы заново открывали друг друга и заново учились дарить друг другу наслаждение, исследуя все чувствительные места на обнажённых телах и стараясь не пропустить ни одного, пьянея от стонов и глубоких чувственных поцелуев.

Каким-то непостижимым образом Чонгук всегда безошибочно угадывал, что мне нужно, то ускоряя, то замедляя темп, заставляя меня сжимать его широкие напряжённые плечи и подставляться под откровенные чувственные ласки…

Боже, это было так сладко… Чувствовать его всего, знать, что он только мой, целиком и полностью, что он принадлежит мне, и ощущать, что сердце готово взорваться от той огромной всепоглощающей любви, которую я испытывала к нему.

Теперь я больше ни в чем не сомневалась, не сомневалась в нем, да он и не позволял этого, день за днём доказывая, как сильно меня любит.

— Чонгук… — беспомощный стон, слетевший с моих губ, и его тихое:

— Что, сладкая?.. — таким же хриплым шёпотом мне в губы, ни на миг не прекращая раскачивать моё тело мягкими толчками.

— Я люблю тебя…

— Знаю, малыш… Но я тебя больше…

И он без слов показывал, что любит меня сильнее, чем я могла себе представить, сильнее, чем смела надеяться бесконечно долгими холодными ночами без него.

Но жар его обьятий и поцелуев прогнал даже малейшие воспоминания о холоде, и я надеялась, что он больше никогда не вернётся. У меня не было ни сил, ни желания возражать, когда он был таким нежным. Нежность была самой большой силой в его арсенале, и он это знал.

Постепенно его толчки в моё тело становились все жарче, все глубже, все чувственней, заставляя меня неосознанно сжимать его внутри, отчего он глухо стонал, обжигая мою шею горячим сбившимся дыханием и скользя по ней приоткрытыми, чуть влажными губами, пока мои пальцы путались в его волосах, в которых словно заблудилась и заснула сама ночь, сжимали и нежно оттягивали шелковые пряди, заставляя его тихо предостерегающе рычать мне на ухо. Я крепче обнимала его за плечи, прижимаясь губами к идеальным выступающим ключицам, и царапала его спину, скрещивая ноги на его пояснице, отчего каждый толчок ощущался невероятно глубоко.

Жадно целуя мои приоткрытые от несдержанных стонов губы, он ещё больше ускорял темп, вжимаясь в мои бедра быстрыми рваными рывками, теряя контроль и стремительно приближая нас к грани, за которой было лишь блаженство.

Я уже принимала противозачаточные, поэтому не боялась забеременеть, и теперь мы откровенно наслаждались тем, что не нужно было ничего опасаться, лениво целуясь и все ещё чувствуя уходящие волны оргазма.

Мы лежали, все так же не выпуская друг друга из объятий, не желая, чтоб волшебство, окутавшее нас в тёмной тихой спальне, ставшей нашим убежищем, рассеивалось.

Но я знала, что, как бы мы ни пытались удержать его, оно все равно исчезнет с рассветом…