Дни проходили за днями, сливаясь в один бесконечный сплошной поток и я все больше теряла связь с реальностью. Я думала о Чонгуке каждую минуту , и моим единственным спасением по-прежнему оставались сны о нем.
О нас. Невероятно реалистичные сны о том, чего никогда не было...
... Я была в каком-то глубоком древнем лесу, а вокруг меня смыкались верхушки вековых исполинских голубых сосен, взмывающих высоко в ночное небо и почти терявшихся в облаках.
Густые сосновые ветки темно — синего цвета спускались почти до земли, укрытой мягким мхом, по которому стелился густой молочно- белый туман.
Всё вокруг тонуло и плыло в этом потустороннем, нездешнем густом тумане, добавляя нереальности происходящему, и очертания деревьев дрожали, словно подернутые рябью на воде. Словно сама ткань реальности рвалась и искажалась, и уже невозможно было отличить сон от яви.
На какой-то миг мне стало не по себе, но затем кто-то взял меня за руку и, ощутив родное успокаивающее тепло широкой ладони, уверенно обхватившей мои пальцы, я поняла, что это мог быть лишь Чонгук. Я бы узнала его руки в любом мире. Даже за прозрачной Завесой, что отделяла наш мир от мира снов, я везде узнавала его тепло и это чувство полной защищённости, что давал мне только старший брат.
И, стоило лишь ему оказаться рядом --- и густой туман начал рассеиваться, а верхушки сосен облило серебряным лунным светом, что словно струнами пронизал эту ночь, проникая до самой земли, где мы стояли.
Я повернула голову, поймав его ласковую мимолетную улыбку, и невольно залюбовалась тем, как потрясающе он выглядел.
Чонгук стоял напротив меня --- такой нереально прекрасный в звёздном свете, что целовал его мягкие волосы, лился сквозь них и мерцал, осыпая его кожу маленькими бриллиантами, и казалось, даже сама древняя синяя ночь, что окружала нас со всех сторон, мягко обнимая огромными бархатными крыльями, тоже была влюблена в него, заблудившись и заснув в его волосах, желая навсегда сделать его своим пленником и любимым.
Он был в полупрозрачной белой рубашке, словно сотканной из переливающегося звёздного света, и тёмных бриджах. И он был босиком.
А тёмные волосы падали на мои любимые глаза непослушными мягкими волнами, скрывая их от меня.
Я протянула руку, отводя их в сторону, и замерла, поймав на себе его внимательный взгляд из-под густых чёрных ресниц, таких трогательно пушистых и длинных. Он прижался тёплой бархатной щекой к моей ладони и тихо дышал, не сводя с меня темного взгляда, который теперь напоминал глубокий космос, полный древних тайн и далёких звёзд, что серебром мерцали из-под его длинных ресниц.
— Ты теперь боишься меня? — тихо шепнул он, привлекая меня к себе и укрывая в своих объятиях от ночной прохлады таким знакомым властным жестом, что я невольно улыбнулась и покачала головой:
— Нет. Никогда.
Услышав это, он улыбнулся, погладив меня по щеке, и тихо произнёс:
— Тогда я хочу, чтоб ты осталась здесь, рядом со мной, навсегда. Приближается осеннее равноденствие, малышка. И это наш шанс больше никогда не разлучаться...
Слушая его завораживающий полушёпот, я все больше тонула в тёплых ласковых глазах и уже не могла вспомнить, куда и зачем мне надо было возвращаться, если все, что мне было необходимо, все, чего желало моё сердце, было прямо передо мной, оставалось лишь протянуть руку и забрать его.
— Но мне нужно вернуться…- почти неслышно шепнула я, сама не понимая, зачем это говорю, ведь я не хотела уходить, не хотела покидать его. Больше всего на свете я хотела остаться с ним и никогда не просыпаться, но чувство непонятной тяжести на сердце и глухой тоски не давало мне полностью довериться ему.
Чонгук склонил голову и, наклонившись, мягко поцеловал меня в уголок губ, окончательно сломив мою волю к сопротивлению, использовав этот запрещённый приём.
Его голос звучал, как колыбельная, когда он шепнул, ласково касаясь моей щеки губами и поглаживая по распущенным волосам:
— Зачем тебе возвращаться, любимая ?.. ты ведь не хочешь этого, я чувствую... я совершил самую большую ошибку в своей жизни, когда отпустил тебя, но больше этого не допущу. Поэтому... Останься, прошу… Останься со мной…
Я закрыла глаза, утонув в его тёплых объятиях и чувствуя под босыми ступнями мягкий мох, чуть влажный от ночной росы, и послушно кивнула, соглашаясь на все, чего он хотел , и его сильные руки крепко сомкнулись вокруг меня, а мягкие родные губы накрыли мои, окончательно лишая воли.
Всё заволокло бархатной темнотой --- тёплой и бережной, как руки Чонгука , и я больше ничего не видела, только чувствовала... Его мягкие поцелуи, его крепкие объятия, его тоску и силу его любви, проникавшую в самое сердце, постепенно обволакивая его мягким бархатом.
Я словно сама стала этой синей ночью, полностью растворившись в его руках...
И мне снилось наше лето, заснувшее в его полночно — синих волосах, и наше время, когда мы, наконец, позволили себе любить друг друга.
— Время, когда мы сможем всегда быть вместе… Оно уже скоро наступит… Я буду ждать тебя, малышка… Не подведи меня…- тихо прошептал родной голос, и это было последнее, что я запомнила, прежде чем меня утянуло во тьму.
Тэхён
После похорон Чонгука прошло две недели, но мне казалось, что прошла целая вечность, и ничто уже никогда не будет прежним. И я видел, что с уходом брата из Лисы словно ушла жизнь, словно вместе с ним исчезла самая важная часть её души, сам смысл её существования.
И теперь она просто постепенно угасала с каждым днем, оставаясь совершенно безучастной ко всему вокруг, и я ничего не мог с этим поделать. После того, как гроб с телом её брата опустили в землю, она превратилась в тень, ни на что не реагируя и ничем больше не интересуясь.Она почти не ела ,и круги под её глазами красноречиво свидетельствовали о том, что сон тоже стал редким гостем в её спальне.
Я теперь жил в их особняке, ведь не допускал даже мысли о том, чтоб оставить Лису одну в таком нестабильном состоянии , но меня не покидало ощущение, что я каким-то образом украл жизнь лучшего друга, заняв его место рядом с ней, хоть и не имел на это права.
Я спал в соседней комнате, так как после той первой и единственной ночи после похорон, когда мы спали вместе, Лиса больше не просила меня остаться с ней до утра , а я не хотел настаивать, понимая, что любое, даже малейшее давление может её окончательно сломать, но все чаще просыпался посреди ночи от её приглушенных всхлипов за стеной, и слышать их было выше моих сил. Я был уверен, что в её сны снова вернулись кошмары, и хотел хоть немного облегчить её боль, но не знал, как.
Чонгук словно забрал с собой её душу, оставив мне лишь пустую оболочку прежней Лисы — девушки, так сильно любившей старшего брата, что после его смерти в ней больше не осталось ничего: ни огня, ни жизни, ни любви. Она просто тихо угасала, глядя сквозь меня потухшими пустыми глазами, и я понял, что дальше так продолжаться не может, если я не хочу, чтоб она умерла у меня на руках.
Я не знал, сможет ли ей помочь то, что я задумал, но был уверен, что хуже уже точно не будет.
Поэтому... Я решил отвезти её в Шаолинь, вспомнив рассказы моего отца о том, что шаолиньские монахи всегда умели исцелять не только тело, но и душу.
Я должен был спасти любимую любой ценой .
И это была моя последняя надежда.